Черное солнце

В день выступления Гитлера на площади в Груневальд собралось не менее тысячи человек, многие приехали специально, чтобы услышать новую речь того, кого позже с легкой руки кого-то из приближенных назовут – и будут звать до конца – «фюрером», что в переводе означает «вождь». Он уже бился в громких призывных конвульсиях, в эффекте которых были заметны уроки актерской игры (к решению и этого вопроса Гитлер подошел со всей возможной педантичностью, обучаясь ораторскому и актерскому мастерству у оперного певца Пауля Девриента), когда Агна и Харии Кёльнер вошли в людское море, застывшее в порыве обожания и послушания перед гнилой силой своего пустого Посейдона.

Его руки еще не тряслись и не дрожали, лоб пока не был изрезан глубокими поперечными морщинами, и многие из тех, кто, как жертвы – вполне возможно, что и ритуальные, об этом лучше всех знал «верный из вернейших», Генрих Гиммлер, первый мистик и основатель концентрационных лагерей, в которых одних только евреев было уничтожено более шести миллионов человек, – будут убиты, но позже, сейчас, вполне возможно, были среди тех, кто с замиранием сердца слушал недавно избранного ими рейхсканцлера. В сухом и холодном ветре этого мартовского утра, который, как кинжал, врезался в каждого прохожего, срывающийся голос Гитлера звучал особенно громко. Позже его «менеджеры» введут в обыкновение разъезды своего кандидата – или разлёты? – в рамках предвыборной кампании, на самолете, чтобы он мог донести свое единственно «верное» слово до всей своей паствы, но сейчас этого еще не было, и, окружив импровизированную сцену, люди с радостью внимали всему, что он им обещал. Стоя рядом с Харри, Агна словно застыла под силой пронизывающего ветра. Пальцы ее правой руки так крепко сжимали меховой воротник элегантного темно-голубого пальто, что, если бы не черные перчатки, то наверняка можно было бы увидеть, как от усилия побелели костяшки пальцев.

Вокруг царило безмолвие, – овцы внимали слову своего бога, – и Агна, поморщившись, все чаще замечала на лицах окружавших ее людей бесконечный восторг. Они никуда не хотели идти, но они были готовы, чтобы их вели. Куда угодно, даже если это была самая черная тьма, темноту которой не может выдержать ни одно человеческое сердце. Боковым зрением Агна заметила, как под очередным призывом оратора рука Харри слегка дернулась, и ладонь сжалась в кулак. Затем пальцы медленно выпрямились, и левая рука Кёльнера спряталась за спину.

Агна уже почти заглянула в лицо мужа, желая узнать, какое оно в этот момент, но рядом с ней раздался какой-то неясный мычащий звук, и справа от нее возникло тело толстого Геринга, вернее, его часть – насколько могла заметить его Агна, еще не успев повернуть голову в сторону внезапного пришельца, одно воспоминание о котором приводило ее в ужас с того самого дня, как она и Харри впервые встретили его в день своей свадьбы на Александерплатц.

Сердце испуганно дернулось, когда она поняла, что перед ней действительно стоит Геринг. Широкая улыбка на его лице скрывала зубы, и для полного сходства с нелепой ухмылкой шарнирной марионетки – какие иногда рисуют дети – ей не хватало скобок, разбросанных по углам глумливого рта.

Несколько мгновений он молча смотрел на Агну, продолжая улыбаться, а затем назвал ее и Харри по имени, даже слегка склонив голову в приветствии. Рукопожатие Геринга и Кёльнера было несколько неловким, – словно против своих ожиданий, Герингу не удалось пожать руку Харри так, как он, должно быть, привык, – накрывая протянутую вперед ладонь сверху, и от неожиданности глаза его несколько расширились, быстро и удивленно окинули высокого Кёльнера взглядом, но, снова возвращаясь к своему привычному скользкому выражению, перекинулись на Агну, которая даже не желая того, притягивала к себе взгляды окружающих, а сочетание темно-голубого вельвета, из которого было сшито ее приталенное пальто, и темно-рыжих волос, завитки которых задорно выбивались из-под шляпки, делало ее еще заметнее.

– Что за неожиданная встреча! – голос Геринга звучал так радостно, словно он был старым другом Кёльнеров, который встретил их впервые после долгой разлуки, – на этот раз в улыбке Геринга показались блестящие от слюны зубы, и он кратко рассмеялся, ожидая ответа.

– Мы не могли пропустить выступление, – Харри сказал это так легко, словно он был первым поклонником Гитлера.

Агна опустила голову, рассматривая камешек, лежавший на земле рядом с ее ногой в бархатной туфельке, – в цвет пальто.

– Да-да, как же! Это я уже слышал от вашей очаровательной супруги, не правда ли, фрау Кёльнер?

Жена Харри ответила не сразу:

– Да, рейхсмаршал.

– Когда же вы мне это сказали? – блестящие смехом глаза Геринга поползли вверх, будто отыскивая нужное воспоминание в памяти своего хозяина.

– На вечере в доме министра пропаганды, – голос фрау Кёльнер, смешиваясь с голосом оратора, звучал тихо, и Геринг вплотную приблизился к ней.

– Да, конечно, как я мог забыть! Славный Геббельс! Он там, там, видите?