Черные крылья Ктулху. Истории из вселенной Лавкрафта

— У нас у всех, мистер Элиот, есть множество рецессивных генов, — объяснил гость. — Они безобидны до тех пор, пока соответствующий ген в гомологичной хромосоме функционирует нормально. Сегодня главную проблему представляют те из них, что могут вызывать рак, если и когда здоровый парный ген инактивирован в отдельной соматической клетке и заставляет эту клетку делиться снова и снова, образуя опухоль. Обычно такие опухоли — просто бесформенная клеточная масса, но, если рецессивный ген гомологичен одному из генов, участвующих в эмбриональном развитии, инактивация здорового двойника может вызвать странные метаморфозы. Когда в эмбрионе происходят подобные сбои, на свет появляются уроды — вроде тех, на которых ссылался Гуго де Фриз^{157}, впервые создав слово «мутация». В зрелой соме такое случается куда реже, но случается… Большинство инактиваций носят случайный характер и вызываются радиацией или обычными токсинами, но некоторые более специфичны и отзываются на определенные химические канцерогены — мутационные триггеры. Вот поэтому некоторые конкретные лекарственные вещества связаны с определенными видами рака или другими мутационными деформациями — вы, вероятно, помните скандал по поводу талидомида^{158}

. Джонас Рейд, понятное дело, ничего об этом не знал, но он знал достаточно, чтобы понять: с Пикманом происходит нечто странное, — и записал свои наблюдения касательно изменений во внешнем облике Пикмана. Более того, он стал искать и другие подобные случаи — то есть тех, кто Пикману позировал, — и нескольких даже нашел, прежде чем отказался от исследования, когда отвращение возобладало над научным любопытством… Разумеется, подобных уродов родные старательно прятали от чужих глаз, так что Рейду удалось отыскать не так уж и многих, но у него была возможность понаблюдать за двумя-тремя. Его исследования неизбежно ограничивались несовершенством технологии, и он не имел возможности изучать полотна в последовательности, а вот у меня есть ДНК, и я составил список работ Пикмана — настолько полный, насколько возможно, причем поздние работы все датированы. Я изучил ряд картин от «Трапезы гуля» до «Урока» и, как мне кажется, вычислил, что происходит. Я не следы ДНК Пикмана надеюсь найти на вашем полотне — и на любом другом артефакте, связанном с Пикманом и доставшемся вам от деда, — но остатки какого-нибудь другого органического вещества, возможно протеина, — словом, мутационный триггер, который и запустил процесс постепенного преображения Пикмана и не столь постепенную метаморфозу его моделей. Если вы не продадите мне картину, может быть, я мог бы одолжить ее на время, чтобы досконально изучить ее в лаборатории? Университет Саутгемптона наверняка позволит мне воспользоваться их оборудованием, если вы не захотите, чтобы я увозил полотно в далекую Америку.

Я порадовался словоохотливости гостя: ведь мне нужно было поразмыслить и понять, что делать. Во-первых, решил я, надо проявить сговорчивость. Пусть профессор думает, что получит желаемое, по крайней мере в буквальном смысле.

— Ладно, — кивнул я. — Можете забрать картину в Саутгемптон для дальнейшего изучения, при условии, что не увезете ее никуда дальше и не причините ей заметных повреждений. Поосмотритесь тут, может, вам еще что-нибудь приглянется — хотя вряд ли вы отыщете хоть что-то полезное.

Я выругался про себя: взгляд профессора тут же обратился к книжным шкафам по обе стороны от картины. Тербер достаточно умен, чтобы опознать подходящие книги, пусть даже ни на одной нет никакой вопиюще самоочевидной маркировки, вроде экслибриса или подписи чернилами на форзаце. Картина почти наверняка чиста, а вот насчет книг я не был столь уверен, и, если профессор и впрямь вознамерился с въедливой дотошностью обшарить весь дом, у него неплохой шанс найти искомое, даже если он не распознает находку.

— Однако ж странно, — отметил я, когда гость открыл один из застекленных шкафов со старинными книгами, — что в поисках этой молекулы-триггера вы приехали аж из Америки на остров Уайт. Я бы предположил, у вас куда больше шансов найти ее в Бостонской подземке или на старинном кладбище Коппс-Хилл; а если там ее нет, то, вероятно, нет нигде.

— Вы вольны так думать, — отозвался профессор Тербер, — но, если моя теория верна, триггер скорее отыщется здесь, нежели где бы то ни было еще.

Сердце у меня упало — прямо-таки до самого дна. Тербер и впрямь все просчитал — все, кроме последнего кусочка мозаики, благодаря которому собранный пазл предстанет во всей полноте неизбывного ужаса. Гость уже начал снимать книги с полок, одну за другой, методично открывая каждую на заглавной странице, сличая даты и места публикации, а также и содержание.

— И что же это за теория? — вежливо спросил я, изо всех сил делая вид, что, скорее всего, не пойму в ней ни слова.