Черные листья

— Спрячь в свою сумочку. Только не потеряй.

В это время в высоком небе, глухо и отдаленно прорычав турбинами, пронеслось звено реактивных истребителей, оставляя за собой полосы белого кружева. Полосы эти, не тая в воздухе, медленно поплыли к горизонту, к темным пирамидам терриконов и, опускаясь все ниже, словно бы легли на их остроконечные верхушки. Легли и только теперь или растаяли, или растворились в дрожащем мареве тепла, исходившем от тлеющей внутри терриконов породы.

Тарасов, проследив глазами за самолетами, сказал:

— Когда-то наша «Веснянка», называвшаяся в то время «Черным рудником», принадлежала бельгийцу Фаархейльду, у которого, как говорят, была куча детей — полдюжины сыновей и столько же дочерей. И вот у этого бельгийца существовал обычай: в день свадьбы одного из своих отпрысков он приказывал на самой вершине террикона вечером зажигать огромный костер. Расчищали площадку, втаскивали туда побольше дров и поджигали. Пламя — до самого неба, свет от него — на всю округу, и так всю ночь…

— Наверное, было красиво? — спросила Клаша.

— Наверное, — ответил Алексей Данилович. — Не такая уж богатая выдумка, но все же выдумка. А вот мы и такого сочинить почему-то не можем. Фантазии не хватает?

Лесняк, стоявший рядом, заметил:

— Хватает, Алексей Данилович. В любое время бельгийцу сто очков вперед можем дать.

— Так дайте же! — засмеялся Тарасов.

— Придет время — дадим, — загадочно ответил Лесняк.

* * *

Никитич говорил:

— Профессий на земле тьма-тьмущая. Сапожники есть, плотники есть, портные, металлурги — зачеркни одну профессию, и жизнь бедней станет, что-то из нее выпадет. Значит, всякий трудящий человек нам нужон, и всякому трудящему человеку наш почет и уважение. Так я говорю? Но скажи ты мне, к примеру, такие слова: «Хочешь, Никитич, жизнь свою снова начинать, однако ж чтоб в другом русле она текла, чтоб ты об шахтах и думать забыл и вспоминать о них не стал, будто их и нет на свете вовсе», и знаешь, что я тебе отвечу? На хрена, отвечу я тебе, такая жизнь мне снилась, ежели без шахты… Ты на меня, Клаша, со строгостью не гляди, я и без тебя знаю, что выражаться не положено, так это ж оно к слову пришлось. А к чему я об этом обо всем толкую? А вот к чему. Павел Селянин — сыном который теперь для меня стал — правильный путь себе выбрал, и потому душа моя вдвойне спокойная и вдвойне радостная. Вот и выпить я хочу за то, что мне, старику, повезло: и человек Павел Селянин хороший, да к тому же еще и шахтер. Чего ж мне еще большего желать?

— Спасибо, Никитич, — сказал Павел. — Мне ведь тоже повезло. — Он обнял Клашу, поцеловал ее в висок: — Обещаю вам: ни сам никогда вашу дочь не обижу, и никому другому в обиду не дам.

Он сказал об этом без всякого умысла и посмотрел на Кирилла Каширова совсем случайно, а тот почему-то вдруг насторожился, ощетинился — видимо, принял слова Павла на свой счет, Павел видел, как Ива сжала своими пальцами руку Кирилла, словно прося его не делать ничего такого, что потом трудно было бы исправить.

Но Кирилл встал и, глядя то на Павла, то на Клашу, проговорил:

— Хорошие слова, Павел. Слова, достойные мужчины… Правда, нелегко представить, чтобы кто-то мог обидеть человека, носящего звание журналиста. — Он громко засмеялся, точно ему самому понравилась собственная шутка. — Журналист любого из нас нокаутирует в два счета, и мы и покинуть не успеем, как окажемся списанными в тираж. Особенно, если речь идет о таком одаренном журналисте, как твоя супруга, Павел… Твое здоровье, Клаша!

Он выпил полную рюмку коньяка и снова сел, продолжая смотреть на Павла и Клашу. Минуту-другую никто не произносил ни слова — всем, конечно, было понятно, что именно Кирилл имел в виду. И всем на минуту-другую стало неловко за слова Кирилла — зачем ворошить это в такой праздничный для Клаши день.

Но вот поднялся Тарасов и спокойно, интонацией голоса стараясь смягчить свои слова, сказал:

— Кирилл Александрович смешивает некоторые понятия о профессиях людей. Ему кажется, что журналист и боксер выполняют одни и те же роли. Лично я с этим согласиться не могу. Боксер человека нокаутирует, журналист, наоборот, человека, который падает, старается поддержать и не дать ему упасть совсем. Как видите, Кирилл Александрович, функции диаметрально противоположные…