Черные листья

Он засунул в портфель пару белья, две или три нужные ему брошюры, бросил туда же пяток носовых платков и пару газовых баллончиков для зажигалки. Потом прошел мимо Ивы, не глядя на нее, в ванную, вернулся оттуда с зубной щеткой в футляре и электробритвой. Ива сидела теперь на кушетке. И хотя она тоже не смотрела на Кирилла, все же увидела в его руках и футляр, и электробритву.

Кирилл уходит — Ива это понимала, но в ее, словно оцепеневшем, сознании пока не могло уложиться все происходящее, и ей казалось, будто все это совершенно нереально и скорее похоже на дурной сон, чем на действительность. Она силилась сбросить с себя мешающее ей трезво мыслить оцепенение, но ничего не могла сделать. И продолжала сидеть все в той же позе — безучастная, как будто неживая.

А Кирилл, собрав портфель и демонстративно, не спеша повязав галстук, направился к прихожей. Каждый его шаг словно отпечатывался в сознании Ивы, словно делал зарубки в ее памяти. Вот сейчас, проходя мимо серванта, Кирилл остановится и оглянется… Он не остановился и не оглянулся. Наверное, оглянется у самой прихожей. Должен же он что-то сказать! И должна же что-то сказать она сама? Неужели все так просто?

Он оглянулся и сказал:

— За своими вещами я пришлю потом…

Ива не узнала его голоса — таким чужим и далеким он ей показался. Может быть, это вовсе и не голос Кирилла? «За своими вещами я пришлю потом…» Смысла его слов она тоже не поняла. Почему он должен присылать за своими вещами? Разве он больше не вернется? А она? Что будет делать она?

Набросив на руку плащ, Кирилл вышел. Ива слышала, как щелкнул замок. Щелк — и тишина. И кругом тишина, и в ней самой. Везде. Во всем мире. В пустом, мрачном, непонятном мире…

Она продолжала сидеть, широко открытыми глазами глядя на дверь, за которой скрылся Кирилл. Время, кажется, остановилось. По крайней мере, в ее сознании. Она даже не знала, долго ли тут сидит — час, два, три? За окном начали сгущаться сумерки. Растекались по улицам, ложились на крыши домов, плыли над застывшими в безветрии деревьями. Напротив, через улицу, в большом окне показался розовый свет — кто-то, видимо, возвратился домой и зажег торшер. Ива почему-то подумала, что там должно быть очень уютно. Розовый мягкий свет, тихие голоса, улыбки…

Все, чего у нее нет и теперь никогда не будет. Потому что ушел Кирилл. Совсем ушел…

Ива вздрогнула, будто ее кто-то толкнул. Господи, да ведь это же правда, что Кирилл совсем ушел! И это же правда, что она во всем виновата! Для чего она ему солгала? Почему сразу же не сказала, что виделась с Павлом? Смалодушничала? Кирилл ведь вправе был подумать о ней что угодно — она же солгала ему. И оскорбила своей ложью. А потом еще и назвала его негодяем… И указала на дверь. Разве он когда-нибудь простит ее за все это?

То оцепенение, в котором Ива так долго пребывала, неожиданно сменилось жаждой какой-то деятельности Какой — Ива еще не знала, но она уже не могла лишь предаваться размышлениям, ничего не предпринимая. Не могла оставаться в этой полутемной комнате наедине со своими мрачными мыслями — ей это было не под силу Надо куда-то идти, бежать. Надо разыскать Кирилла, разыскать немедленно, сейчас же. «Надо сказать ему, что я во всем виновата — во всем, во всем, только не в измене, потому что дороже, чем Кирилл, никто мне быть не может. Это ведь правда! Сказать, что никогда больше ничем его не огорчу. Ни разу. Он мне поверит. И вернется. Иначе я не смогу жить…»

Набросив платок, Ива выбежала на улицу, оглянулась по сторонам и горько усмехнулась: прошло столько времени, а она думает, будто Кирилл может оказаться где-то поблизости. Самое вероятное, что можно предположить, так это то, что он уехал на шахту. И она должна отправиться туда. Даже если его там нет, она никуда оттуда не уедет, пока Кирилл не придет…

2

Кирилл испытывал такое ощущение (или хотел его испытывать!), будто он действительно похож на бездомную собаку. Его выгнали, его отвергли, с ним поступили, как с лишней, ненужной вещью. С ним просто расправились — вот и все! Променяли на другого человека, который чем-то лучше Кирилла. И это ничего не значит, что он ушел сам — он вынужден был уйти, так все было подстроено…