Черные листья

В ресторан надо было идти через городской парк, и Павел, пробираясь сквозь плотные ряды гуляющей публики, не переставал удивляться, как ее много, этой публики, как она беззаботна и шумна. Он вдруг вспомнил, что последние полтора-два месяца ни разу не позволил себе бесцельно, как вот все эти люди, побродить по парку, по городу, с головой окунуться вот в такую же беззаботность и ни о чем не думать, ни над чем не ломать голову, гулять — и все.

Сейчас ему казалось, будто он сбросил с себя тяжкий груз, годами лежавший на его плечах. Чувство полной освобожденности от этого груза настолько захватило Павла, что он готов был кричать и петь от той радости, которая вошла в него вместе с музыкой, несшейся из-за деревьев, с этим вечерним закатом солнца, давно, кажется, им не виденным, вместе с той необыкновенной легкостью, какой он давно не ощущал. «Болван, ну и болван же я был, — говорил себе Павел. — Но теперь-то уже все, довольно… Теперь-то таким болваном уже не буду…»

Не успел он войти в зал ресторана, как сразу же услышал:

— Селянин! Лопни мои глаза — Пашка Селянин! Не иначе, конец света настанет, если Селянин и тот показался в нашем раю…

У окна, за уставленным водкой, вином и закусками столиком, сидели Виктор Лесняк, Михаил Кудинов и скромная на вид девушка в платье с высоким воротником и длинными, до запястий, рукавами. Подойдя, Павел поздоровался и спросил:

— Можно присоединиться?

Кудинов, черный, как грач (чернота его еще больше оттенялась белизной рубашки), словно он только сейчас вылез из забоя, сказал:

— Не только можно, но и нужно. — И, взглянув на девушку, добавил: — Это наш профессор, Ленка. Я тебе о нем рассказывал. Знакомьтесь: Елена Прекрасная, по фамилии Кудинова, типичная моя сестренка, и Павел Селянин, гроз… Что значит — горнорабочий очистного забоя. Водки, Павел, или армянского?

Лесняк, когда выпили, спросил:

— Сдал, небось, экзамен? Мордаха у тебя сияет, будто четыре пятерки получил. Не рублевых, конечно, от этого ты не засияешь… Так что?

Павел ответил:

— Не угадал, Витя… Хотя, как сказать… Может, и вправду сдал экзамен. На зрелость… И вообще…

— Не понял.

— Решил с институтом покончить. Думал-думал, а потом — бах! — и надумал: хватит корпеть, пожить надо.

— По-человечески пожить?

— По-человечески. И погулять, и выпить, и с Еленой Прекрасной потанцевать. Пойдем, Лена?

Вечер прошел непривычно быстро и непривычно весело. Лена Кудинова оказалась на редкость приятной девушкой, хотя, как думал Павел, слегка ограниченной. Ограниченность ее, на его взгляд, заключалась в том, что она не могла его понять.

— Не доходит до меня, — говорила она, — зачем бросать институт? Как можно было до этого додуматься?

За Павла отвечал Лесняк:

— Ты знаешь, сколько получает, скажем, начальник участка? Подбросят ему три сотни — и будь здоров, Иван Петров. А что случись — подь сюда, Иван Петров, встряхнем тебя, чтоб поживей туда-сюда мотался. Ясно? А я, к примеру, или Пашка, или твой единородный братец — что мы имеем? Лава нормально работает, уголь идет, отдай, глубокоуважаемый товарищ директор шахты, четыреста-пятьсот рубликов, а то потеряешь. Как, Елена Прекрасная? Ничего рыцари? И, кроме всего прочего, головы у нас болят только за себя, в остальном и трава не расти… Правильно я говорю, Селянин? Так будьте теперь ласковы и скажите: надо университеты-институты заканчивать? А? Надо голову засорять?

— Быть образованным человеком — это значит засорять голову всякой дребеденью? — Лена пожимала плечами и посматривала на Павла: — Ты с этим согласен?

Кудинов, заметно захмелев, покрикивал на сестру:

— Чш! Слышишь? Чш, говорю! Не лезь в чужую душу. Решил человек пожить, пускай живет. Давай веди Селянина танцевать — это по твоей части.

— Идем, Павел, больше не буду.

Уже расходясь, решили: завтра, собравшись вместе, поедут на реку. Гулять. Отдыхать. Веселиться. Кудинов спрашивал:

— Пашка, тебе моя сестренка нравится? Отдаю, понял? Насовсем. Берешь? Берешь ее замуж? Гляди — не девушка, а персик. Скажешь — нет?

— Да, — отвечал Павел. — Персик. Завтра едем. На целый день. Гулять. Лена, танцевать будем?

Утром, едва проснувшись, он окинул взглядом свой «кабинет», долго смотрел на разбросанные по разным углам учебники, на сваленные в кучу исписанные листки, на клочки изорванного «распорядка». Хотя голова и была тяжелой, сразу все вспомнил. Оказывается, он теперь свободный человек. Вольная птаха! А ведь это здорово, сказал он самому себе, быть свободным человеком! Интересно, что свободный человек чувствует? Что чувствую я, от всего освободившись? И еще он спросил у самого себя: а от чего же я освободился?

Опустив ноги на пол и подперев голову руками, он долго сидел в неподвижности, раздумывая над тем, что нового произошло в его жизни. Ему хотелось опять, как вчера, испытать и необычную легкость, и тот необыкновенный подъем, который пришел к нему так внезапно и так его обрадовал и удивил.