Детская болезнь по-взрослому подкосила этого человека. Он похудел. Скулы на лице обострились. Глаза слегка запали. Петр больше не напоминал веселого дерзкого рыжего мальчишку.
На звонки ближних он отвечал очень неохотно. С мамой соглашался немного поговорить, остальных просил звонить на работу. Бюллетенем о здоровье велено было заниматься Луше.
Клиенты, старые и не очень, друзья и знакомые и, главное, верные соратники перешептывались горестно – погас!
С Ритой… С Ритой он переписывался. Он ей наврал, что болит горло. Если нельзя избежать, приходится открывать рот. Но лучше так! Усы он в больнице сбрил.
Луша, допущенная, наконец, « к постели умирающего», увидев это безобразие, заахала.
– А где «гордость и краса»? Зачем, Петр Андреевич? Это ж национальное достояние – ваши усы! Фирменный знак Ирбиса! Что ж это такое? Голос девушки прервался. Ресницы дрогнули. Луша вдруг… расплакалась!
А народ – тетя Муся, Олег и Мысловский от неожиданности совершенно растерялся.
– Лу, ты что это? Ну я… тебе обещаю, я отращу! – Петр вышел первым из ступора. Он стал ее утешать, бормотать смешные словечки, гладить как маленькую по головке.
Она не унималась!
– Шеф! Вам лучше? Ну, правда же? А вы… вернетесь? Тут Потапыч однажды… Нет, он беспокоился! Но он сказал, вам, верно, надоело, вы бросите… то есть… ну, «Ирбис» и работу, и… и…
– Лунечка, какая чушь, я.. .ну давай, я приду на работу, в избушку, хочешь? Тут Луша, старательно приодевшаяся для шефа, который это всегда замечал о одобрял, ощутила легкий, но решительный рывок. Кто-то дернул ее за красное нарядное платье. Она удивилась. Показалось?
Луш, мне за рулем пока не велено. Головокружения. Но если кто доставит, я соберу свои дряхлые кости и прикачу! Устроим коротенькое собрание. Поговорим о делах. Пообедаем вместе. Долго, боюсь, я…
Нет, не показалось. На этот раз Олег – она заметила – чувствительно пихнул ее вбок. Девушка покосилась на Майскова. И тут!
Ой! Да как же это она забыла? Увидела шефа. Расчувствовалась. Непростительная оплошность. Чуть было все не испортила! Надо срочно отрабатывать назад!
– Простите меня. Я разнылась. Ну, я соскучилась. Но, знаете, сегодня же пятница? Давайте в понедельник! И вы окрепнете, и наш ремонт… Мы вам не стали рассказывать – не хотели тревожить. Только у нас в гостиной ремонт! Была протечка и… ничего страшного! Мы все уже организовали. Но там пока закрыто. Паркет и стены сохнут. Нельзя открывать!
Петр, который было вскочил и засуетился, устал от своего порыва. Он, вправду, был еще слаб. И легко согласился.
– В понедельник так в понедельник. Да, братцы, напомните! Когда Герман прибывает? Надо ж встретить!
– До этого еще неделя. Не беспокойся, – заторопился Майский, – встретим! Мы решили, Леня – он у нас с двумя языками – поедет в аэропорт. Он их…
– Кого, их? – переспросил Синица.
– Его! Я оговорился. Он привезет его сначала в отель. А следом к нам. Как ты думаешь, часам к шести удобно? Мы сразу и уговоримся. Приготовимся, все ребята, то есть, кого ты сочтешь нужным, будут. Стол накроем! А там, как скажешь, поговорите о делах… Но в день прилета, если ничего срочного…
– Ты прав. Отличный план, Петр откинулся на подушки.
– Э, брат, да ты… вот что. Я вижу, как ты устал. Мы отчаливаем! Впереди рабочий день. Тетя Муся останется тебя покормить. Давай, пока! Почеломкаемся и оставим тебя в покое!
– Значит, до понедельника, шеф? – Луша виновато протянула свою маленькую ручку, – Не сердитесь. Я больше не буду ныть!
– Что ты! Я сразу… наоборот… когда видишь, что у тебя есть друзья, что ты нужен, снова хочется… ну, тогда ты понимаешь, зачем! Он пожал крошечную ручку и поцеловал ее.
– Пошли-ка, Лу, или ты снова расплачешься. Опять глаза на мокром месте! – Майский потянул Костину к двери.
Они вышли. И тут же явилась с кухни тетя Муся с теплым молоком с медом.
– Петенька Андреевич, пожалуйста, понемножку, а то горячо!
Петр слушал ее уютный голос, маленькими глотками пил молоко, его неудержимо тянуло в сон…
Домодедово – Шератон – агентство «Ирбис»
В понедельник начать трудовые будни не получилось. Синица отправился к врачу. А тот отнесся к делу серьезно. Его слушали, осматривали, брали анализы, делали кардиограмму с нагрузкой, мяли и хлопали, пока он не заартачился и не взмолился.
И часа через три Петр, измочаленный и злой, окончательно понял, что хочет только домой. Он позвонил своим и извинился.
Однако, врач остался доволен. И Петр, выспавшись, тоже ощутил, что хвороба, пожалуй, наконец, сдалась.
А во вторник с утра было солнечно. Настроение с самого начало – неплохое. И он поехал-таки на работу. Правда, на всякий случай, еще не на машине, а на метро.
В «Ирбисе» радостные соратники не знали куда усадить и чем порадовать болящего! Они принялись ему рапортовать о клиентуре, которая засыпает шефа благодарностями, о замечательных новых идеях, предложениях новой работы, о…
Синица, однако, снисходительно слушавший это щебетание, в конце-концов фыркнул.