Чертополох и терн. Возрождение веры

Всякий крестовый поход начинался с еврейских погромов еще в Европе. Альберт Аахенский, хронист Первого крестового похода, рассказывает об истреблении семи тысяч евреев в Майнце, включая женщин и детей, и это было регулярной практикой, а вовсе не одноразовым кошмаром. Еврейские погромы – частный случай регулярной бесчеловечности, присущей рыцарскому сословию. Пленных убивали, отрубали им руки (Филипп Добрый, благородный Бургундский герцог, практиковал отрубание кистей рук), расстреливали из луков (как в битве при Азенкуре), сжигали в башнях, пытали зверскими способами (крысиная пытка, столетия спустя описанная Оруэллом, но во время Столетней войны практиковалась без всякого Министерства Любви). Трупы чумных животных перебрасывали через стены замков для распространения эпидемий, рейды по тылам противника, чтобы сжечь деревни, истребить крестьян и тем самым разрушить вражеское хозяйство – это не преувеличение, это обычай. Стратегия уничтожения деревень (chevauché, «скачущий», можно перевести как «рейд по тылам противника»; считалось, что резня мирного населения подрывает экономику), по мнению хронистов, действеннее, нежели осада крепостей. Сельское хозяйство – единственная опора государства противника, стало быть, резня населения и уничтожение урожаев приравнены к военным действиям. Тактике «шевоше» противопоставляли тактику «выжженной земли», то есть уничтожения посевов и деревень еще до прихода врага, дабы лишить противника объекта грабежей. Участь крестьян оставалась одинаковой и в том, и в другом случае. Столетняя война (в это время работают Жан Фуке, братья Лимбург, Ян ван Эйк и прочие гении) – это не турнир, но резня мирного населения. На фоне этой резни возникают французская риторика и иллюминированные манускрипты. И если кватроченто удалено от ежедневного живодерства, то про бургундскую живопись сказать так невозможно. Зритель восторгается проницательным взглядом, подмечающим, как завернулась виноградная лоза, как ласточка слепила гнездо под далекой крышей, но этот взгляд мастера не остановился на выжженных селах; сведений об этом в картине нет. Из многодельных полотен живописцев бургундского двора нет возможности узнать о гентском восстании, о восстании в Брюгге, о кабошьенах в Париже, о восстании бандитов-тюшенов, о кровожадной Жакерии, о восстании Этьена Марселя, о так называемых живодерах. Герцог Жан Беррийский, наместник Оверни, чьим «Великолепным Часословом» мы любуемся, прославился живодерством; король Карл V письменными приказами безуспешно пытался останавливать самоуправство брата. Буколические крестьяне, подрезающие виноградные лозы (миниатюра братьев Лимбург), – знают ли они, что их соседей убили? Впрочем, глядя на квадраты Казимира Малевича, мы редко спрашиваем, как проповедь казарменного быта соотносится с практикой военного коммунизма.