Чертополох и терн. Возрождение веры

Умберто Эко, рассуждая о французском и бургундском искусстве той поры, пишет: «Я рассматривал “Великолепный Часослов” и одновременно читал Хейзингу, его “Осень Средневековья”. Я жил утонченностью и неповторимой томностью угасающей эпохи…» Пожалуй, единственное, что не следует делать, рассматривая «Великолепный Часослов герцога Беррийского», – это читать параллельно Хейзинге, пленяясь рыцарской фантазией – продуктивнее одновременно с рассматриванием «Великолепного Часослова» читать Франсуа Фавье, описывающего зверства Жана Беррийского, прозванного в народе «раджой» и «тираном». На миниатюре в Часослове, сопровождающей месяц январь, видим хозяина празднества, упитанного герцога Пуату, Оверни и Берри, в расшитых цветами одеждах. Подле герцога золотом выведены слова «Приходите, приходите!»: историк предполагает, что на праздновании Нового года велись секретные переговоры с англичанами; герцог предает союзников. Братья Лимбург изобразили в миниатюре самих себя, гордясь соседством с меценатом. Здесь же и епископ Ажена Симон де Крамо; епископ знаменит договором с «тюшенами» (движение лесных бандитов). Если учесть, что тюшенат открыто выступал на стороне англичан в Столетней войне, то на миниатюре изображен паноптикум взаимных предательств. Тот же герцог Беррийский присутствует в торжественном шествии избранных нобилей в знаменитом Гентском алтаре, живописующем праведников. Знаменитый Дю Геклен (Bertrand du Guesclin), образец рыцарства (его облик мы представляем по миниатюрам Фуке из «Великой французской хроники», по сочинению трувера Ковалье, и в качестве образчика доблести его вывел Артур Конан Дойл в книге «Белый отряд»), охотно пользовался услугами банд (так называемых компаний) в истреблении мирного населения. Рыцарская культура была известна жителям герцогства Бургундского не по сказаниям труверов: самый знаменитый рыцарь Жак де Лален, объехавший христианский мир в поисках достойного противника, лучший боец Европы, Bon Chevalier sans peur et sans doubte, принимает участие в кровавом подавлении восстания в Генте в 1453 г. Доблесть такова, что рыцарь в одиночку убивает двенадцать фламандских ополченцев; перебито около двадцати тысяч горожан Гента; подвиги Жака де Лалена увековечены в хронике Шателена. Характерно оружие бургундского рыцаря – скажем, у короля Артура был меч Эскалибур, у бургундского рыцаря излюбленным оружием был «полэкс», секира, где с одной стороны топор, с другой молот, венчает древко наконечник копья, а влево и вправо отходят длинные острые шипы. Оружие изощренной жестокости требует виртуозного обращения. Жак де Лален организует интернациональный турнир, которому дает имя «Источник слез». В течение нескольких лет «Источник слез» (или «Фонтан слез») занимает одно из центральных мест в развлечениях бургундского двора. Трудно удержаться от сопоставления: фонтаны в «Саду земных наслаждений» Босха, язвительной пародии на бургундский двор, – напоминают об «Источнике слез».

Трудно вообразить, что Гуго ван дер Гус, уроженец Гента, живший и работавший в Генте, не был знаком с восстанием 1453 г.: когда гражданское ополчение было перерезано бургундским рыцарством, художнику было двадцать три года. Спустя двадцать лет, в 1472 г., именно Гуго ван дер Гус участвует в оформлении декораций по случаю въезда нового Бургундского герцога, Карла Смелого, в усмиренный Гент. Город снова встречает герцога бунтом, но нет ни единой картины (ни у ван дер Гуса, ни у Петруса Кристуса), описывающей эти столкновения. Никаких изображений не существует, помимо миниатюр в манускриптах хронистов.

История Столетней войны (то есть история людей, которые соткали явление Северного Ренессанса) отличается пунктуальной жестокостью, своего рода пуантилизмом зверства, внедряющего боль в каждую точку человеческого существования. Когда войска Карла VIII вошли в Италию, то зверства французской армии в отношении крестьян потрясли итальянцев: вообразить такое по отношению к гражданскому населению итальянец не мог. Впрочем, маркиз Лионелло д’Эсте (тот, кто приглашал ко двору прославленных гуманистов) отличался страстью к публичным казням, а сохранившиеся подземные темницы, укрепленные его преемником Борсо, посетитель может оценить и сегодня.

Рыцарский кодекс – это избирательная мораль, не имеющая общего с христианской. Решающим аргументом против рыцарского этикета как нравственного мотора общества является то, что христианский императив не подвержен мутации, а мораль партийной принадлежности мутирует в связи с изменением идеологии двора. Филипп де Коммин и Филипп По расстаются с рыцарским орденом Золотого Руна и, перейдя в подчинение противника Бургундии, французского монарха Людовика II, становятся членами ордена Святого Михаила. Корпоративная этика не страдает: рыцарь остается рыцарем при любом дворе; этика не универсальна.