Чертополох и терн. Возрождение веры

Совершенно в классической флорентийской традиции Боттичелли создал идеальную пару возлюбленных, через любовную связь которых можно говорить об идеальной любви (поскольку ничем плотским эта связь уже точно не будет опорочена). Эта идеальная пара в точности воспроизводит бесплотный союз Данте – Беатриче и союз Петрарка – Лаура – образцы идеальных любовных пар, известных всякому флорентийцу. Нет даже и малейших сомнений в том, что Боттичелли сознательно создал, наподобие того, как это сделали великие поэты, идеальную пару гуманистов, связанную чувством, которое можно толковать лишь как платоническое. Не сохранилось свидетельств того, что этот (исключительно концептуальный, очень флорентийский и небывалый для живописи) ход мысли был художнику подсказан. Этого не придумал никто: ни Полициано, ни Пико, ни Фичино – Боттичелли, подчиняясь собственной фантазии, создал третью любовную пару, после Данте – Беатриче, Петрарки – Лауры. И путешествиями этой любовной пары Джулиано – Симонетта определяется общая структура творчества Боттичелли.

От Данте и Петрарки художника отличает в данном случае то, что сам автор в паре любовников не представлен; это не он сам любит Симонетту, он лишь описывает любовь к ней другого человека, идеального персонажа. Сторонняя позиция исключительно важна для художника; писать автопортрет трудно и поэту (Петрарка не всегда это делает убедительно в «Триумфах»), а художник неизбежно столкнулся бы с неразрешимым парадоксом чувственного творчества: невозможно самого себя представить бесплотным. Но, наблюдая идеальную пару со стороны, Боттичелли продолжил систему рассуждений Данте и Петрарки, лишь вывел существование неоплатонической, гуманистической, очищенной от плотской страсти из субъективного поэтического переживания в объективное явление.

Этот сюжет выводит Сандро Боттичелли в ряд первых флорентийцев; вместе с Данте и Петраркой он описывает феномен такой личной любви, которая становится любовью к миру; движения такой души, которая становится Мировой душой.

5

По свидетельству Вазари, Боттичелли хорошо знал поэму Данте; то, что художник, подобно другому продолжателю Данте, Петрарке, почувствовал в себе силы если не взять на себя миссию, то использовать тот же метод рассуждения, не должно вызывать удивление. В конце концов, именно этот метод рассуждения свойственен неоплатонизму: восхождение от Любви Земной к Любви идеальной, Небесной. Отныне именно так и только так следует рассматривать картины Боттичелли: как связанное единым сюжетом повествование об идеальной любви гуманистов; как историю любви идеальных просвещенных людей, которая воплощает общую концепцию мироздания. Согласно Боттичелли, это и есть идея гуманизма. Боттичелли незаметно – и так естественно, что лишь немногие из окружающих это оценили, – перешел с позиций портретиста и хрониста семьи Медичи на роль философа-неоплатоника. Причем его значение не уступает Фичино: никакое генеральное утверждение Данте не было бы столь звучно, если бы поэт не скрепил теоретическое заклинание своей жизнью и биографией; общие фразы Фичино вне пережитого на картинах Боттичелли катарсиса останутся общими фразами. Осознание того, что портреты членов благородного семейства суть изображение концепции, поставило Боттичелли в первый ряд мыслителей. В дальнейшем ему пришлось соответствовать этому статусу.

Портрет Джулиано Медичи Боттичелли выполнил трижды, повторяя небывалые по надменности черты юноши и его надменную манеру откидывать голову назад. (Один из портретов в Берлине, другой в Бергамо, третий в Вашингтоне.) Такой горделивой осанки не встретишь в истории живописи, разве что портрет д’Эсте кисти Рогира ван дер Вейдена или пизанелловский Лионелло д’Эсте.