Чертополох и терн. Возрождение веры

Учитывая то, что Боккаччо посвятил две новеллы в «Декамероне» Гвидо Кавальканти, соблазнительно увидеть в этой новелле ироническое изложение эстетики dolce stil nuovo так, как понимал этот стиль Гвидо Кавальканти. Сердце влюбленного, которое Амор держит в руке, – метафора, привычная для поэтов «сладостного стиля». В Vita Nuova к этой метафоре прибегает и Данте. Любовь, которая себя выражает через смерть, – это один из привычных тропов Гвидо. Боккаччо в обычном для него насмешливом тоне опровергает Кавальканти, утверждая, что даже умереть возлюбленный толком не сможет, но будет находиться во власти миропорядка, умирая бесконечно и бесконечно же убивая возлюбленную.

Рыцарь, вечно скачущий за девушкой, чтобы вырвать у нее сердце, – это едкая издевка над поэзией нового сладостного стиля, и всадник – это сам Гвидо Кавальканти, умерший к тому времени от малярии. Он, последователь Аверроэса, считающий, что душа смертна и любовь убивает, теперь сам может убедиться в том, насколько по-другому все устроено.

Насмешка Боккаччо должна была импонировать Лоренцо – Великолепный и сам писал «Пьяниц», высмеивая приверженность Амору; добавлю, что один из персонажей «Пьяниц» носит имя Настаджо. В заказе на серию картин, сделанном Боттичелли, сказывается сарказм правителя. Лоренцо, который ревниво следит за творчеством Боттичелли и видит, что в «Весне» Боттичелли фактически следует философии канцоны Donna me prega Кавальканти, то есть экзистенциальному – отнюдь не неоплатоническому придворному стилю, – принуждает Боттичелли написать опровержение собственной «Весны». И Боттичелли подчинился. Четыре небольших деревянных панели сделаны как поэтапный пересказ новеллы Боккаччо, изображают ту же Примаверу, но уже бегущую от собак, и за ней гонится ее вечный губитель, тот самый темный рыцарь Гвидо (Кавальканти). Звучание имени Гвидо дельи Анастаджи (Гвидо Воскресший) указывает на Кавальканти прямо. Механистически выполненные, жесткие и безжизненные образы этих панелей Боттичелли должны славить бесконечность, опровергать экзистенциализм Гвидо Кавальканти.

Толкование цикла картин на тему Настаджо дельи Онести может показаться избыточно сложным, но стоит принять во внимание принцип сложной метафоры у любого образа Кавальканти и Данте.

Среди многочисленных толкований «Комедии» выделяется прочтение Россетти и еще более радикальное, следующее за Россетти, толкование эзотерика Рене Генона. Справедливо напомнив, что Данте сам усердно сообщает читателю, что текст «Комедии» нуждается в дешифровке, что есть несколько уровней понимания образов, Россетти и Генон утверждают, что «Комедия» иллюстрирует основные принципы розенкрейцерства. Сравнение семантики поэмы с семантикой «Романа о Розе» проводит и Элифас Леви, мистик XIX в.: «…важные манифестации оккультизма совпадают с эпохой падения тамплиеров, потому что Жан де Мен, или Клопинель, современник старости Данте, свои лучшие годы провел при дворе Филиппа Красивого. … это раскрытие тайн оккультизма … Роза Фламеля, роза Жана де Мена и роза Данте родились на одном и том же розовом кусте».

Символические числа и геометрические фигуры, структура Небес, воинство в белых одеждах (в нем Генон желает видеть тамплиеров), покровительство Вергилия (в коем эзотерическая традиция видит чародея) – это и впрямь можно трактовать как следование эзотерической традиции; нужно ли – иной вопрос. Подобные толкования мы всегда склонны оставлять в стороне. Однако желание поэта наблюдать механизм управления миром и быть причастным к управлению миром – важная черта «Комедии». Дантовская уверенность в том, что надо быть посвященным в сокровенные знания, чтобы разглядеть истину, оправдывает толкование Генона (и даже Леви) – наряду с другими, возможно и такое. Эзотерическое, мистическое, христианское или же сложносоставное начало управляет миром; очевидно желание выстроить модель управления.

О вы, разумные, взгляните сами,

И всякий наставленье да поймет,Сокрытое под странными стихами!

Боттичелли, скорее всего, старался понять. То, что мы видим как иллюстрацию к неоплатоническому светскому дискурсу, имеет вполне конкретное, политическое значение.

Духовное родство Данте и Муссолини почувствовал Дмитрий Мережковский: в своем, несколько наивном, очерке о Данте он приводит эпизод встречи с диктатором, произошедшей сразу после конкордата с Римом.

Мережковский задал Муссолини три вопроса: «…первый о том, какая борьба с коммунизмом (а следовательно, и с русским большевизмом) возможна – национальная или только всемирная; второй – о возможной будущей всемирной войне или мире (что значит основанная им «Римская империя» – вечный мир или вечная война?); третий – о возможном соединении Государства с Церковью, «Орла» с «Крестом», Aquila и Croce, по Дантовой символике (что значит заключенный им «конкордат» с Ватиканом?)».