Чертополох и терн. Возрождение веры

Микеланджело, подобно иным своим соотечественникам, написал историю – причем историю не только Флоренции, но и Италии, и человеческого рода. Это амбициозный замысел, но у мастера перед глазами был пример Данте. Впрочем, не один лишь Данте мог дать такой импульс; Флоренция ощущает себя первым городом, отвечающим за историческую истину. Одновременно с началом работ в капелле заканчивает свой многотомный труд Маркантонио Коччо Сабеллико, его «Исторические рапсодии» содержат всеобщую историю – от сотворения мира до 1503 г. И это отнюдь не единичный случай: Пальмиери, скажем, также пишет всемирную историю. Такого рода масштаб для Микеланджело, соизмеряющего свою работу с античностью, нормален. К тому же, упомянув имя Данте, следует оговориться: представление о том, будто Микеланджело во всем следовал Данте, не соответствует истине; мало того, такого рода «ученичество» не соответствует природе искусства и дару Микеланджело. Микеланджело был знатоком «Комедии» и пример структурирования мироздания, явленный поэмой, усвоил; из этого не вытекает, что мастер считал концепцию Данте единственно верной.

Художник не в меньшей степени хронист и историк, нежели сочинитель; если, разбирая произведения Микеланджело, приходится ссылаться на политиков и писателей, это не значит, что Микеланджело шел по чьим-то стопам; читать произведения пластических искусств надлежит столь же внимательно, как книги, – и, если бы книг не было, художник сумел бы высказать соображения об истории линиями и формами. И Сабеллико, и Данте, и Пальмиери, и Микеланджело создали оригинальные истории человечества. И, если Сандро Боттичелли такой задачи перед собой не ставил, то лишь потому, что за него историю писал Макиавелли, а Боттичелли молчаливо сей факт принял. То, что форма и линия Микеланджело отличны от принятой пластики флорентийского двора, очевидно. Осталось сказать, зачем эта оригинальная линия понадобилась, почему Микеланджело нужно было написать собственную историю.

В потолке Сикстинской капеллы мастер излагает хронику возникновения человеческого рода. Хроника сугубо предметна. Даже если история оперирует фактами хроники, то предметна ли идея истории, коль скоро история имеет цель и замысел? Для платоника такое умозаключение нелепо: идея, эйдос для Платона и для александрийских неоплатоников находится вне событийного мира. Однако Ветхий Завет делает и саму идею истории предметной. Идеей истории, по Ветхому Завету, является самопознание Бога, которое отражается в самопознании человека, в обретении человеком осознанно-нравственной свободы и физической независимости от плена. Полнее всего это предметное понимание идеи истории выражено в судьбе еврейского народа. Еврейский народ являет своим существованием овеществленную историю, это скульптура, воздвигнутая вопреки неодухотворенному идеей времени.

Так именно понял Ветхий Завет Микеланджело. История, по Микеланджело, это выяснение взаимоотношений человека с Богом и процесс самопознания – как одного, так и другого. Описывая отношения Бога и человека, Микеланджело нарисовал то, как самоосуществление проекта формует структуру общества. Важно понять, какого рода политическое устройство рекомендовано Богом – или какое политическое устройство вытекает из концепции самоосуществления.

4

Сказанное выше исключает слепую веру, фанатичную веру; собственно говоря, сказанное выше формулирует веру так, как веру формулировал – в отличие от Средневековья – Ренессанс. Rinascimento лишь в том отношении ставит человека в центр мироздания, что он зеркало Бога, в то время как Бог – зеркало человека. Это звучит кощунственно по отношению к трудам Отцов Церкви, но для Пико (или позднее для Бруно) в таком утверждении нет отрицания веры. Обоюдные усилия самосовершенствования и самопознания – как человека, так и Бога, уточняющего свой замысел, – составляют смысл гуманистической ренессансной науки. Чтобы увидеть, как Микеланджело объясняет и трактует исторический процесс, надо рассмотреть фрески Сикстинской капеллы в соответствии с предложенными святым Фомой правилами. Помимо экфрасиса, существуют символический, дидактический и метафизический уровни прочтения работы.

Начнем с экфрасиса, с буквального описания потолка капеллы.

На плафоне Сикстинской капеллы Микеланджело еще до того, как стал компоновать фигуры, нарисовал сложносочиненную структуру кессонного потолка, то есть создал иллюзию архитектурного пространства.

В нарисованной архитектуре кессоны разделены ложными консолями и подперты парусами (распалубками), переводящими купольную конструкцию в кессонную.

Потолок разделен на части так же расчетливо, как делится, например, поэма Данте: сначала на части, внутри частей – на песни, внутри песен – на терцины.

Так, на плафоне имеется центральная часть, состоящая из девяти прямоугольных кессонов, на которых изложены обстоятельства сотворения мира и человека, нарисована деятельность Бога Саваофа, а также изображены первые наказания людям и испытания: изгнание из Рая, потоп и т. д.