Чертополох и терн. Возрождение веры

Вместе все девять картин образуют единое повествование – рассказ о генезисе рода. Этот рассказ по периметру замкнут ложными карнизами, цоколями, пилястрами.

Вокруг истории Пятикнижия на плафоне изображены ветхозаветные пророки и сивиллы – отнюдь не христианские апостолы и мученики. Их ровным счетом двенадцать, как апостолов. Это само по себе вопиющий факт. Сикстинская капелла находится в Ватикане, и естественно было бы изобразить на плафоне апостолов. Собственно, так и было задумано папой Юлием II.

«Как только я начал работу, мне сразу показалось, что все получится слишком заурядным. Я сказал папе, что, если я изображу одних апостолов, впечатление будет бедным. Когда папа спросил: почему? – я ему ответил, что апостолы и сами были людьми небогатыми. Тогда папа позволил мне действовать по моему усмотрению», – рассказывает Микеланджело.

Художник лукавит: уж если апостолы одеты небогато, то как одет пророк Даниил, брошенный в ров со львами, или пророк Иона во чреве китовом, и т. д. Микеланджело нашел причину изменить важный иконописный канон, нарушил одну из непререкаемых храмовых композиций, написав двенадцать еврейских пророков и сивилл вместо двенадцати апостолов, – и сделал это намеренно.

Существует мнение, будто Микеланджело не смог бы сам разработать иконографию росписей; называют имена теологов начала XVI в. – Виджерио и да Витербо.

Известно, что Виджерио влиял на Рафаэля (последний даже поместил портрет кардинала из рода делла Ровере в своей фреске), но вряд ли он мог влиять на Микеланджело: ничто из известных сочинений Виджерио не указывает на такую возможность. Кандидатура Эгидио да Витербо выглядит достоверно: кардинал, генерал ордена августинцев, гебраист, он собирал еврейские рукописи, изучал Талмуд, полагая найти в его текстах параллели с христианскими (сопрягая Талмуд со Священным Писанием, он солидарен с Пико делла Мирандола), перевел «Зоар», известен сочувственным отношением к евреям (пытался помешать папской булле, инициирующей инквизиционные суды против марранов). Такой человек мог стать собеседником Микеланджело – но согласиться с тем, что Микеланджело работал, ведомой Эгидио да Витербо, трудно. Мешает то обстоятельство, что современный Микеланджело неоплатонизм (Эгидио да Витербо – очевидный неоплатоник, как Пико и Фичино) рассматривает Бога как совершенную надличную сущность, как основу и причину всего – для Микеланджело же Бог, безусловно, конкретен. Не только итальянский неоплатонизм XV в. рассматривал Бога как имперсональную, надличную субстанцию, но и Плотин (III в.), и Прокл (V в.) трактовку Микеланджело не поддержали бы. «Единое есть все и ничто, ибо начало всего не есть все, но все – его…» (то есть «все» принадлежит «единому». – М.К.), – пишет Плотин, и Прокл ему вторит: «выше всех мыслительных субстанций – единое» («Первоосновы бытия») и считает, что «единое и благо – тождественны» (там же). Эти суждения вовсе не соответствуют изображенному на фресках Микеланджело. «Все» изображенное ни в коем случае не принадлежит «единому» (если это «единое» воплощено в Боге Саваофе), но, напротив того, буквально ускользает из-под власти Бога, да и сам Бог Саваоф не является во фресках надличным, имперсональным и находящимся вне мыслительных субстанций. К удивлению смотрящего, Бог Отец кисти Микеланджело изображен сугубо деятельным, даже суетливым субъектом, причем Его деяния часто спорны. Заключить из фресок Микеланджело, что Бог творит исключительно «благо», затруднительно: никакого блага фрески не изображают. Изгнание из Рая, опьянение Ноя, Всемирный потоп – здесь нарисованы препятствия становления человека, а намерения Бога выглядят если не тщетными, то провокационными, не ведущими к победе.

Чтобы окончательно устранить ощущение благости, которая должна бы эманировать от фресок, следует привести стихотворение мастера, написанное во время работы над потолком капеллы.