Четвертый Кеннеди

Матфорд начинал свою карьеру в инвестиционном банке и поначалу, во всяком случае с его слов, наломал немало дров. В молодости он не пропускал ни одной юбки, и, к его изумлению, мужья некоторых соблазненных им жен приходили к нему не для того, чтобы отомстить, а за банковским кредитом. При этом они пребывали в прекрасном расположении духа и чуть ли не подмигивали ему. Кредиты он выдавал, хотя и чувствовал, что деньги назад не вернутся. В то время он еще не знал, что сотрудники кредитных отделов за подарки и взятки выдавали ссуды ненадежным заемщикам, главным образом, маленьким компаниям. По документам все выглядело в лучшем виде, руководство банков хотело одалживать деньги, в этом заключалась его работа, из этого образовывалась прибыль. Поэтому инструкции сознательно составлялись таким образом, чтобы упрощать жизнь тем, кто непосредственно принимал решение о выдаче кредита. Разумеется, приходилось заполнять необходимые бумаги, прикладывать протоколы собеседований и так далее. Так что Матфорд обошелся банку в несколько сотен тысяч долларов, прежде чем его перевели в другое отделение и в другой город по, как ему казалось, счастливому стечению обстоятельств. Лишь позднее он понял, что руководство просто закрыло глаза на его шалости.

Ошибки молодости остались в далеком прошлом, прощенные и забытые. Усвоив ценные уроки, Матфорд начал путь наверх. И тридцать лет спустя в беседке Сократовского клуба сидел самый могущественный финансист Соединенных Штатов Америки, председатель правления одного из крупнейших банков, владелец крупных пакетов акций национальных телевещательных компаний. Он и его друзья контролировали автомобильную промышленность и значительную долю авиаперевозок. Он вкладывал огромные деньги в электронику и входил в совет директоров нескольких брокерских контор Уолл-стрита, которые содействовали созданию огромных конгломератов. В максимально сжатые сроки он мог аккумулировать астрономические суммы для решения тех или иных вопросов. Многие конгрессмены и сенаторы были обязаны ему своим избранием, а потому голосовали в полном соответствии с его пожеланиями.

Четверо мужчин сидели за круглым столиком в окружении ярких калифорнийских цветов и вечнозеленых кустарников.

— Что вы думаете о решении президента? — спросил Гринуэлл.

— Убийство его дочери — форменное безобразие, — ответил Матфорд. — Но уничтожать пятьдесят миллиардов долларов — тоже не дело.

Официант, латинос в белых брюках и рубашке с короткими рукавами с эмблемой клуба на груди, подошел, чтобы взять заказ на напитки.

— Если он это сделает, то станет национальным героем, — заметил Салентайн. — И на второй срок его изберут единогласно.

— Но мы все понимаем, что это излишне резкая реакция, — указал Гринуэлл. — Мы на многие годы испортим отношения с зарубежными странами.

— Сейчас нам грех жаловаться на управление страной, — заметил Матфорд. — Законодателям удалось установить хоть какой-то контроль над исполнительной властью. Выиграет ли страна, если маятник качнется в другую сторону?

— А что может сделать Кеннеди, даже если его переизберут? — спросил Инч. — Контроль остается за Конгрессом, а там решающим является наше слово. В Палате представителей не наберется и пятидесяти человек, которые попали туда без наших денег. А в Сенате заседают сплошь миллионеры. Нам нет нужды волноваться насчет президента.

Гринуэлл поверх теннисных кортов смотрел на залитый солнцем Тихий океан. Синяя гладь простиралась за горизонт. В эти самые минуты его воды бороздили сотни кораблей, перевозящих зерно стоимостью в миллиарды долларов. Он вдруг почувствовал себя виноватым за то, что мог уморить голодом или накормить весь мир.

Уже было заговорил, но его прервал официант, вернувшийся с полными стаканами. Гринуэлл помнил о своем возрасте и заказал себе минеральную воду. Отпил маленький глоток и, как только официант отошел, продолжил:

— Мы не должны забывать, что пост президента Соединенных Штатов таит в себе огромную опасность для демократического процесса.

— Это ерунда, — возразил ему Салентайн. — Другие чиновники в администрации удержат его от принятия опрометчивых решений. И военные, несмотря на их лояльность, не позволят ему выйти за демократические рамки. И ты это знаешь, Джордж.

— Разумеется, это справедливо. Когда в стране царят тишина и покой. Но вспомни Линкольна. Во время Гражданской войны он практически отменил гражданские свободы и положение о неприкосновенности личности. Или Рузвельта, который втянул нас во Вторую мировую войну. Посмотри на потенциальные возможности президента. Он же имеет право помиловать любого преступника. Это власть короля. Ты знаешь, что можно сделать с такой властью? Какие создавать союзы? Без сильного Конгресса власть его может стать абсолютной. К счастью, у нас есть такой Конгресс. Но мы должны заглядывать вперед, мы должны иметь гарантии того, что исполнительная власть останется подотчетной должным образом избранным представителям народа.