Четвертый Кеннеди

— С телевидением и другими средствами массовой информации Кеннеди не протянет и дня, если вдруг захочет стать диктатором. Да такая мысль просто не придет ему в голову. Сегодняшняя Америка превыше всего ставит индивидуальную свободу. — Он помолчал. — Ты это прекрасно знаешь, Джордж. Ты не подчинился печально известному эмбарго.

— Вы упускаете главное. Смелый президент может смести все эти препятствия. А Кеннеди слишком смел для этого кризиса.

— Ты клонишь к тому, что мы все должны выступить единым фронтом против ультиматума, предъявленного Кеннеди Шерхабену? — нетерпеливо спросил Инч. — Лично я думаю, что он выбрал верную тактику. Государства чувствуют силу так же, как и люди.

В свое время Инч не стеснялся демонстрировать силу в отношении тех арендаторов, которые, пользуясь своими правами, не хотели выселяться из домов, намеченных им под снос или реконструкцию. Он отключал тепло и воду, прекращал техническое обслуживание зданий, наводнял целые районы черными, чтобы выселить оттуда белых. Чиновники, что муниципальные, что федеральные, получали громадные взятки и закрывали глаза на его художества. Успех Инча строился именно на применении силы.

— Вновь вы упускаете главное. Через час мы проведем телеконференцию с Бертом Одиком. Пожалуйста, извините, что я организовал ее, не проконсультировавшись с вами. Я подумал, что времени нет, слишком быстро развиваются события. Не забывайте, что собственность стоимостью в пятьдесят миллиардов, которую собираются уничтожить, принадлежит Берту Одику, и он очень обеспокоен. А меня тревожит наше будущее. Если президент сможет сегодня проделать все это с Одиком, завтра та же участь может ждать и нас.

— Кеннеди болен, — задумчиво изрек Матфорд.

— Я думаю, прежде чем говорить с Одиком, мы должны прийти к какому-то консенсусу, — заметил Салентайн.

— Забота о сохранении нефти превратилась для него в навязчивую идею, — вставил Инч. Он всегда чувствовал, что нефть каким-то образом конфликтует с недвижимостью.

— Я думаю, Берт вправе рассчитывать на то, что мы всесторонне обсудим ситуацию и найдем оптимальное решение, — высказал свое мнение Джордж Гринуэлл.

* * *

Как только четверо мужчин собрались в коммуникационном центре Сократовского клуба, на экране огромного телевизора появилось изображение Берта Одика. Он приветствовал их улыбкой, но лицо отливало неестественной краснотой: то ли экран искажал цвета, то ли Одик был вне себя от ярости. Но заговорил он ровно и спокойно:

— Я лечу в Шерхабен. Возможно, чтобы в последний раз взглянуть на мои пятьдесят миллиардов баксов.

Разговор шел в реальном режиме времени, они могли говорить с изображением так, словно Одик находился рядом с ними. И они знали, что на таком же экране он видит их изображения. Так что им приходилось держать под контролем не только голоса, но и мимику.

— Ты действительно летишь? — спросил Инч.

— Да, — кивнул Одик. — Султан — мой друг, и ситуация очень щекотливая. Я смогу принести нашей стране больше пользы, если лично отправлюсь в Шерхабен.

— Согласно сообщениям моих источников, Конгресс и Сенат стараются заблокировать решение президента. Это возможно?

Изображение Одика улыбнулось:

— Не просто возможно, но реально. Предлагается временно отстранить президента от исполнения его обязанностей, поскольку он руководствуется не интересами государства, а личной вендеттой. Одна из поправок к Конституции позволяет вынести такое решение. Для этого нам необходимы подписи членов кабинета и вице-президента на петиции, которую и утвердит Конгресс. Отстранив президента от власти хотя бы на тридцать дней, мы спасем Дак от разрушения. И я гарантирую, что во время моего пребывания в Шерхабене заложники будут освобождены. Я думаю, что вы все окажете Конгрессу поддержку в отстранении президента. Это ваш долг перед американской демократией, точно так же, как мой долг перед акционерами — сохранить Дак. Мы все прекрасно знаем, что он не пошел бы на крайние меры, если б убили не его дочь, а кого-то еще.

— Берт, мы вчетвером обсудили ситуацию и согласились в том, что должны поддержать тебя и Конгресс. Это наш долг. Мы позвоним кому следует, будем координировать все наши усилия. Но у Лоренса Салентайна есть несколько соображений, которые он хотел бы изложить.

На лице Одика отразились злость и недовольство:

— Ларри, не время сейчас для твоих репортеров сидеть на заборе и наблюдать за происходящим. Если сейчас Кеннеди обойдется мне в пятьдесят миллиардов, придет время, когда все твои телекомпании останутся без федеральной лицензии и ты пойдешь по миру. Я пальцем не шевельну, чтобы помочь тебе.

От такой прямоты Гринуэлл поморщился. Инч и Матфорд улыбнулись. Лицо Салентайна осталось бесстрастным. Заговорил он мягким, обволакивающим голосом: