Четвертый Кеннеди

Ее грубость покоробила Дэвида, но, к его удивлению, не разозлила. Такая прекрасная, прилагающая столько усилий, чтобы получить желаемое, а желание ее с каждой секундой становилось все более понятным. Эту ночь она хотела провести с Гибсоном Грэнджем и шла к намеченной цели с прямотой и открытостью ребенка, отчего ее грубость не вызывала отрицательных эмоций.

Но более всего восхитило Дэвида поведение Гибсона Грэнджа. Актер полностью контролировал ситуацию. Он заметил, как грубо осекли Дэвида, и попытался подсластить пилюлю словами: «Дэвид, сегодня тебе еще представится случай высказаться», — как бы извиняясь за эгоцентризм знаменитостей, для которых не существуют те, кто еще не достиг вершины. Но Розмари оборвала и его. Так что Гибсону пришлось вежливо внимать ей. Но он не просто вежливо внимал. Всем своим видом показывал, что увлечен разговором. Его сверкающие глаза не отрывались от глаз Розмари. Когда она касалась его рукой, он не забывал похлопать или пожать ее. Он и не думал скрывать, что она ему нравится. Его губы то и дело изгибались в улыбке, смягчая грубоватое лицо.

Но, похоже, его реакция Розмари не устраивала. Она била кресалом по кремню, который не высекал искр. Выпив еще вина, она разыграла козырную карту. Открыла свои истинные чувства.

Теперь она обращалась только к Гибсону, полностью игнорируя двух других мужчин, сидевших за тем же столиком. Более того, она так развернула стул, что оказалась вплотную с Гибсоном и вдалеке от Хокена и Дэвида.

Никто не мог усомниться в страстной искренности ее голоса. На глазах даже заблестели слезы. Она обнажала перед Гибсоном свою душу.

— Я хочу быть настоящей личностью. С какой бы радостью я отринула этот псевдомир, этот кинобизнес. Меня он не удовлетворяет. Я хочу выйти в настоящий мир и сделать его более пригодным для жизни. Как мать Тереза, как Мартин Лютер Кинг. Ничего из того, что я сейчас делаю, не помогает этому миру. Я могла бы стать медсестрой или врачом, я могла бы работать в социальной сфере. Я ненавижу эту жизнь, эти банкеты, необходимость прыгать в самолет и лететь на встречу с важными шишками. Принятие решений по какому-нибудь паршивому фильму ничем не помогает человечеству. Я хочу делать что-то реальное. — И тут, протянув руку, она сжала пальцы Гибсона Грэнджа.

Теперь-то Дэвид понимал, почему Грэндж стал звездой, почему миллионы зрителей не могли оторвать от него глаз, когда он появлялся на экране. Ибо, хотя монолог произносила Розмари, хотя она сжимала его руку, а он лишь сидел, чуть отстранясь от нее, центральная роль в эпизоде все равно принадлежала ему. Он тепло ей улыбнулся, чуть склонив голову набок, чтобы обратиться к Дэвиду и Хокену:

— Однако она хороша. — В голосе его слышались нежность и похвала.

Дин Хокен рассмеялся, Дэвид не смог подавить улыбки. Розмари на мгновение остолбенела, потом мягко упрекнула Гибсона:

— Гиб, кроме своих паршивых фильмов, ты ничего не воспринимаешь серьезно.

И чтобы показать, что она не обиделась, Розмари протянула руку, которую Гибсон Грэндж галантно поцеловал.

Дэвида они поражали — такие изысканные, такие утонченные. Но более всего он восхищался Гибсоном Грэнджем. Отвергнуть такую красавицу, как Розмари Билар, да еще так тактично, не вызвав отрицательных эмоций.

Да. Розмари весь вечер игнорировала Дэвида, но он полагал, что она вправе так поступать. Все-таки одна из самых влиятельных женщин в кинобизнесе. Естественно, ее интересовали более достойные, чем он, мужчины. Так что обижаться на нее не имело смысла. Дэвид понимал, что ведет она себя так не по злобе. Просто для нее он не существовал.

Они удивились, обнаружив, что до полуночи осталось совсем ничего. Ресторан уже опустел. Хокен встал, Гибсон Грэндж помог Розмари надеть жакетик, который она сняла по ходу своей страстной атаки. Когда Розмари поднялась, ее качнуло: она слишком много выпила.

— Господи, — Розмари вздохнула, — я не решусь сесть за руль, в этом городе ужасная полиция. Гиб, ты не отвезешь меня в отель?

Гибсон улыбнулся:

— Он же в Беверли-Хиллз. А мы с Хоком едем ко мне, в Малибу. Дэвид тебя подвезет, не так ли, Дэвид?

— Конечно, — кивнул Дин Хокен. — Ты не возражаешь, Дэвид?