Четвертый Кеннеди

— Вы знаете, что я восхищен вашей работой в Конгрессе. Мы всегда понимали друг друга. Я советовал Кеннеди не спешить с его социальными программами, потому что их рассмотрение в Конгрессе следовало предварить тщательной подготовительной работой. Мы трое сходимся в одном. Глупая демонстрация силы всегда ведет к трагедии. В политике это одна из самых распространенных ошибок. Но именно ее и допускает Конгресс, начиная процедуру импичмента. Если попытка ваша будет успешной, вы создадите очень опасный прецедент, который в будущем может привести к фатальным последствиям, когда какому-то из президентов удастся сместить баланс властных полномочий в свою пользу. Потому что в этом случае первый удар он нанесет по Конгрессу. Так что ваш успех будет кратковременным. Вы предотвратите уничтожение Дака, сохраните Берту Одику пятьдесят миллиардов инвестиций. Но этим вы заслужите презрение народа, потому что, и на этот счет двух мнений быть не может, народ полностью на стороне Кеннеди. Возможно, совсем не по тем причинам, которыми руководствовался президент, принимая свое решение. Мы знаем, что побудительная сила толпы — не рассудок, а эмоции, те самые эмоции, которые мы, власти предержащие, должны контролировать и направлять. Сейчас Кеннеди может сбросить на Шерхабен атомную бомбу, и народ его в этом поддержит. Глупо, не так ли? Но такова уж психология масс. И вы это знаете. Поэтому Конгрессу сейчас выгодно взять паузу, посмотреть, удастся ли Кеннеди освободить заложников и посадить угонщиков самолета в тюрьму. Вот тогда все будут счастливы. А если Кеннеди не добьется своего, если заложников перебьют, вы точно так же сможете отстранить президента от власти и будете выглядеть героями.

Грей постарался привести самые убедительные доводы, но он знал, что усилия его напрасны. На собственном опыте он уже убедился: если кому-то что-то очень хочется, он это сделает, несмотря ни на что. Никто и ничто не заставит их свернуть с намеченного курса.

И конгрессмен Джинц не разочаровал Грея:

— Ты противостоишь воле Конгресса, Отто.

— Действительно, Отто, ты сейчас на стороне проигравших. Нам известна твоя верность президенту. Я знаю, если бы все пошло хорошо, президент назначил бы тебя членом правительства. И, позволь сказать, Сенат одобрил бы твое назначение. Это еще может произойти, но уже не при Кеннеди.

— Я ценю такое отношение ко мне, сенатор. Но я не могу выполнить вашу просьбу. Я считаю, что действия президента не выходят за рамки его полномочий. Я считаю, что принятое им решение принесет должный эффект. Я считаю, что заложники будут освобождены, а преступники окажутся в тюрьме.

— Это беспредметный разговор, — отрезал конгрессмен Джинц. — Мы не можем позволить ему уничтожить Дак.

— Дело не только в деньгах, — попытался смягчить выпад коллеги сенатор Ламбертино. — Такой варварский акт может испортить наши отношения с другими странами. Ты это понимаешь, Отто.

— Позвольте сказать вам следующее, — спорить с ним Грей не стал. — Если Конгресс не отменит завтрашнее специальное заседание и не прекратит процедуру импичмента, президент обратится к народу Соединенных Штатов по телевидению. Пожалуйста, известите об этом ваших коллег, — и едва не добавил: «А также Сократовский клуб».

Они расстались, вновь заверив друг друга во взаимных любви и уважении. Среди политиков это вошло в моду задолго до убийства Юлия Цезаря. А потом Грей зашел за Кли, и они вместе направились к президенту.

Последние слова Грея произвели впечатление на конгрессмена Джинца. За долгие годы, проведенные в Конгрессе, Джинц немало сделал для повышения благосостояния своей семьи. Его жена руководила сетью кабельного телевидения, сыну принадлежала одна из крупнейших адвокатских контор Юга. Так что он обеспечил себе безбедную старость и мог не волноваться о деньгах. Но ему нравилась жизнь конгрессмена. Она приносила ему удовольствия, которые он не смог бы купить ни за какие деньги. А самое главное заключалось в том, что для удачливого политика возраст не имел значения. И в зрелом возрасте жизнь у него была не менее увлекательной, чем в молодости. Даже в старости, на грани маразма, его все уважали, ему лизали задницу. Он определял решения комитетов и подкомитетов Конгресса, распоряжался фантастическими суммами. И принимал непосредственное участие в определении курса великой страны. И хотя тело слабело, крепкие молодые люди трепетали перед ним. Джинц прекрасно понимал, что придет день, его перестанут интересовать еда, питье, женщины, но наслаждение властью могло уйти лишь со смертью. А кто будет думать о смерти, если коллеги по-прежнему повинуются тебе?

Однако Джинц заволновался. А вдруг дело кончится тем, что он лишится места в Конгрессе? Пути назад не было. Теперь сама его жизнь зависела от импичмента Кеннеди.

— Мы не должны допустить завтрашнего выступления президента по телевидению, — сказал он сенатору Ламбертино.

Глава 13