Четыре года в австро-венгерском Генштабе. Воспоминания полномочного представителя германского Верховного командования о боевых операциях и закулисных соглашениях. 1914—1918

Тем не менее ему было за свое столь приподнятое настроение 27 октября и соответствующее поведение по отношению к нам, немецким офицерам, крайне неловко. Поэтому и стал использовать любую возможность, чтобы заверить нас в том, что на содержание ноты оказать какое-либо влияние он не мог. Пользующиеся же дурной славой строки этой ноты звучали: «Венское правительство готово вступить в переговоры о мире, не дожидаясь результатов других переговоров». Причем позднее в австрийских правящих кругах пытались оправдать этот пафос, утверждая, что сепаратные переговоры еще не являются сепаратным миром.

Однако данная концепция не нашла понимания у широкой общественности. Заявление Андраши было ею расценено как открытое предательство союзника, хотя, вероятно, и совершенное в надежде обрести в последнюю минуту милость Вильсона и предотвратить самостоятельный мирный шаг Венгрии. Но подобный расчет оказался неверным. Позорное, чуть ли не сопровождавшееся признанием Америке в любви заверение о прекращении союзнических отношений с Германией ни на час не отсрочило гибель Австрии.

В тот же день, когда была оглашена нота Андраши, чехи отпраздновали свое освобождение, а через два дня их примеру последовали хорваты и словенцы. И провозглашение республики на их землях, точно так же как и в Венгрии, стало вопросом лишь нескольких часов.

Опрометчивый шаг Андраши ускорил и конец династии Габсбургов в ее исконной вотчине – германоговорящей Австрии. Позднее фон Штрауссенбург рассказал мне о том, с каким чрезвычайным волнением вечером 29 октября он воспринял заявление немецко-австрийских депутатов от всех партий, выступивших против разрыва с Германией. Правда, на заседании Национального собрания 30 октября вопрос о форме государства так и остался открытым. Однако перед зданием парламента, где оно проходило, собрались тысячи людей, и в Вене впервые раздался возглас: «Да здравствует Немецко-Австрийская республика!»[112]

Причем тон здесь задавали не социал-демократы, а граждане и студенты немецкой национальности, объединенные своими лидерами. И их гневные возгласы, которые вскоре донеслись до Андраши с площади Балльплац, продемонстрировали весь трагизм создавшейся ситуации. Ведь бесцельный, предательский жест Андраши послужил решающим толчком, приведшим к свержению с трона Габсбургов[113].

Несмотря на лавину новостей, император, видимо, осознавал последствия своей политики лишь частично. Когда в эти дни на аудиенции майор Флек спросил у него, как Австрия намерена себя повести, если Антанта потребует свободного прохода через Тироль в тыл Германии, молодой правитель крайне возмутился и стал отрицать возможность подобного требования, а затем отправил императору Германии телеграмму, преисполненную некоторой трогательной наивностью. В частности, в ней утверждалось, что в этом случае он лично встанет во главе своих немецких полков, чтобы мечом остановить врага. Однако одновременно подчеркивалось, что на воинские части других национальностей рассчитывать больше нельзя.

То же самое император сказал и мне, когда я почти сразу после возвращения из Берлина 2 ноября в последний раз предстал перед ним во дворце Шенбрунн. Кроме того, он попросил меня обратиться к немецкому Верховному командованию, чтобы оно обозначило линию обороны в альпийской зоне в соответствии с условиями перемирия. Я же скрепя сердце выразил большое сомнение в возможности исполнения такого его желания.

Эта просьба была понятна, ведь определение такой линии уже не находилось в компетенции императора и австро-венгерского Главного командования. Армия Австро-Венгрии пребывала в состоянии полного распада. И хотя ряд соединений все же удалось привести в порядок, плохим симптомом являлось то, что даже исконные немецко-австрийские части отказывались возвращаться на фронт.

Военно-морской же флот, поскольку его не желали сдавать итальянцам, передали югославам. Причем сделано это было настолько неудачно, что враждебные Габсбургам газеты стали даже рассыпаться благодарностями в адрес австрийского правящего дома.

Итальянцы были не из тех людей, которые могли бы облегчить положение австрийцев, пойдя им навстречу в вопросе о перемирии. Напротив, хлебнув от души из столь неожиданно преподнесенного им судьбой кубка победы, они ставили возглавляемой генералом фон Вебером комиссии по перемирию всевозможные препоны в продвижении к командованию итальянской армией.