Четыре войны морского офицера. От Русско-японской до Чакской войны

Под ногами огромные глыбы гранита, наваленные в беспорядке в воду. Над головой, по всем направлениям, – толстенные балки, поддерживающие настил мола; балки то перекрещиваются по диагонали, то тянутся вдоль, то поперек, то стоят вертикально. Между глыбами гранита журчит вода от набегающей снаружи волны, проливающейся с тихим звоном сквозь широкие щели обшивки. Пахнет морской водой, мокрым деревом и чем-то затхлым. Лейтенант и боцман осторожно пробираются вперед, почасту останавливаются и внимательно осматриваются по сторонам. На ходу приходится больше смотреть под ноги, нежели вверх и по сторонам, ибо очень легко оступиться и, сорвавшись с продольной балки, полететь на гранитные глыбы, а с этих – в воду. Надо смотреть непрестанно и вперед, ибо о выросшую на пути, внезапно, поперечную или диагональную балку можно легко расшибить лоб. Часто, когда лейтенант, согнувшись в три погибели, пролезает под балкой, его лицо опутывается густой сеткой паутины от подвернувшегося по пути паучьего гнезда. Паутина плотно прилипает к вспотевшему лицу, и лейтенант, чертыхаясь, подолгу отдирает, остановившись, прилипшие паутинки, щекочущие его разгоряченные щеки и лоб.

Медленно движется обход. Проходит не менее получаса, прежде чем офицер и боцман достигают до поворота на 90 градусов вправо, на восток, ибо пристань выстроена глаголем. Вдоль этого мола, с внутренней стороны, стоит императорская яхта «Александрия». Здесь гранитные глыбы еще крупнее, чем в первой части; в свежую погоду в наружную обшивку гулко бьет волна, эхом отдается во все углы, и сквозь щели потоками льется зеленовато-мутная водичка Маркизовой лужи.

Когда осматривающие проходят то место, против которого стоит яхта «Александрия», там тьма еще более сгущается, ибо свет проникает сквозь щели лишь наружной, мористой стороны мола. Пробираясь вдоль стенки, Накатов заглядывает в щель: прямо против него, упираясь в мягкие кранцы, – огромное колесо яхты, прикрытое кожухом, на котором тускло поблескивает в полумраке звезда Андрея Первозванного; на рельефе внутреннего белого ободка звезды голубой краской выведен девиз ордена – «За веру и верность».

За «Александрией» вновь значительно светлеет, и Накатов с Круминым быстро проходят остающийся кусочек мола. В этой части они больше смотрят себе под ноги, нежели по сторонам, ибо Государь туда не доезжает, а в этот день, вообще, северный мол не представляет большого интереса, ибо Государь сядет в катер на западном. Дойдя до конца мола, Накатов и боцман начинают обход в обратном направлении, придерживаясь другой стороны. Обход длится часа полтора.

Когда они вылезают из-под мола и, заперев дверцу, поднимаются наверх, Накатов, жмурясь от яркого солнца, поднявшегося высоко за то время, пока он был в преисподней, видит шагающую в гавань маленькую фигурку генерала Аренса. Накатов идет к нему навстречу и, встретив его у головы мола, подходит к нему с рапортом. Он докладывает о произведенном осмотре под молами и о том, что по Петергофской военной гавани особых происшествий не случалось. Приняв рапорт, генерал жмет руку дежурного офицера и, сопровождаемый им и Круминым, начинает обход гавани.

Там уже все в движении. На императорских яхтах и судах охраны – утренняя приборка в полном разгаре. Ритмически постукивая, работают помпы, поливая палубы; в тихом утреннем воздухе слышно, как шуршат скребки и звонко бежит через шпигаты забортная вода. Доносятся сердитые окрики боцманов…

Рядом с «Маревом» стоит царский паровой катер «Бунчук». На его медную трубу уже больно смотреть, до такого блеска она надраена. Его команда – это гиганты, каких едва ли было много даже в гвардии Фридриха Великого. Да оно и немудрено; Гвардейский экипаж пополнялся самыми высокими людьми России. Когда в Петербург прибывали новобранцы, отобранные воинскими начальниками со всей необъятной России для гвардии, право первого отбора принадлежало Гвардейскому экипажу.

Генерал Аренс подходит к краю мола и останавливается над «Бунчуком». Команда его, по команде старшины, приостанавливает работу и становится «смирно».

– Здорово, молодцы! – звонким голосом кричит им генерал.

– Здравия желаем ваш…. ство! – дружно несется с «Бунчука».

– Продолжать приборку!

Гиганты с новым рвением принимаются за надраивание медяшки, которая и без того уже горит как жар в утренних лучах солнца.

Генерал поворачивается и идет к казарме гаванской команды. Подойдя к месту, где стоят катера охраны и «Колдунчик», он поочередно здоровается с командами этих судов!.. Они укомплектованы флотскими, которые после гвардейцев выглядят пигмеями, а сам «Колдунчик», после «Бунчука» и «Марева», кажется мусорной баржей. На палубе его стоит его командир – enfant terrible Петергофской гавани – поручик по Адмиралтейству Паша Николаев, в грязной, засаленной фуражке, в подстать ей по чистоте синем суконном кителе, на плечах которого тускло поблескивают мятые адмиралтейские погоны, в обвисших сзади огромной мотней штанах.

Нос генерала Аренса при виде «Колдунчика» и его командира слегка морщится.