Четырнадцать дней

Мы объединили наши финансы (в сумме набралось около семисот долларов, что в те времена было гораздо больше, чем сегодня), и я перенесла свой рюкзак из пещеры в его старенький фургон, который заводился, только если кто-то толкал сзади, пока другой выжимал сцепление. Поскольку я не умела водить машину с механической коробкой передач, за руль всегда садился испанец. Я потратила кучу времени, пытаясь уговорить кого-нибудь помочь мне толкнуть фургон.

В Ираклионе на Крите мы сели на паром до Афин. В Афинах испанец нанял плотников, чтобы сделать большой деревянный ящик, который они нам помогли закрепить на крыше фургона. Ящик мы заполнили кучей огромных упаковок овсянки. По словам испанца, теперь у нас всегда будет еда: достаточно найти воду и приготовить овсяную кашу на примусе в фургоне.

Вот так мы и отправились на Восток.

Следующие несколько месяцев я толкала фургон с помощью греков, турков, ливанцев, сирийцев, иракцев, иранцев, афганцев – а затем пакистанцев, кашмирцев (там у нас одиннадцать раз лопалось колесо!), индийцев и непальцев. Неприятный случай врезался мне в память. В одной из тех стран пожилой мужчина поскользнулся, помогая мне толкать, а когда его засмеяли друзья, принялся бить меня. Но подобное случилось лишь раз.

Трясясь по ухабам сами по себе – от городов к деревням и дальше в отдаленные малонаселенные районы в поисках места для лагеря, – мы слушали музыку на кассетном проигрывателе. У испанца была большая коллекция кассет, но я помню лишь альбом Нила Янга «После золотой лихорадки». По сей день, когда я слышу «Пока не наступит утро», «Скажи мне почему» или «Паром через Криппл-крик», меня неудержимо тянет на приключения.

Романтика путешествия на Восток вместе с испанцем затмила тот факт, что мы говорили на разных языках. Я не знала испанского, а его английский оставлял желать лучшего. В общем, по большей части все десять месяцев нашего путешествия я понятия не имела, о чем он говорил. Насколько я его поняла, он работал врачом и бросил медицину ради путешествий, но настаивал, чтобы я не задавала вопросов на эту тему, поскольку отказ от медицины причинил ему много боли. Ему было всего двадцать три года, и мне следовало бы усомниться в его истории, но я решила, что, возможно, в Испании можно стать врачом быстрее, чем в Штатах.

В наших приключениях на Востоке мы вполне предсказуемо столкнулись со страхами и опасностями. Турецкие пограничники требовали с нас взятку, турецкая полиция допрашивала нас среди ночи, мы тряслись по ухабам через ничейную территорию между Сирией и Ираком (там даже дороги не было, только колея в песке!), а вскоре после того, как добрались до Афганистана и разбили лагерь возле реки под горой, я впервые в жизни поймала руками рыбу – и испытала землетрясение.

Когда мы съели рыбу, земля затряслась. Я свернулась калачиком, и в голове крутилась только одна мысль: «Если меня тут завалит камнепадом, и я умру, никто и не узнает, что я вообще здесь была. Моя семья никогда не получит от меня весточку». Я пришла в ужас. Я ведь не сбежала от родителей. Я отправляла им много жизнерадостных открыток, но поддерживать связь через океан очень трудно, и вряд ли они точно знали, где я нахожусь.

Впрочем, мы с испанцем благополучно пережили землетрясение и направились в Кабул: в 1972 году туда приезжало много странствующей западной молодежи. Припарковав фургон в кемпинге в городе, мы отправились за водой и едой. Я купила кожаные ботинки ручной работы за пять долларов и ярко-красное с черным вышитое платье, которое до сих пор висит у меня в шкафу.

Наше двухмесячное пребывание в Кабуле закончилось весьма досадной неприятностью, когда мелкая стычка на дороге между испанцем и афганским водителем переросла в небольшие беспорядки. Местные владельцы магазинчиков вломились в фургон, вырвали колонки и украли все кассеты! Другие бросились нас защищать, и в суматохе испанец сбежал. Я одна искала кого-нибудь, кто помог бы мне толкнуть фургон и отвезти его обратно в кемпинг, где ждал испанец.

Испугавшись ареста, мы той же ночью покинули город и поехали на север вместе с несколькими другими машинами из нашего кемпинга – и тут мы возвращаемся к началу истории. Сидим мы посреди пустынной равнины, едим овсянку, и к нам приближается всадница в развевающемся красном платье…

Как я уже говорила, ее прямые каштановые волосы летели по ветру, а лошадь галопом неслась прямо к нам. Все остальные смотрели на нее не менее завороженно, чем я. Не помню, что именно они говорили, но, скорее всего, что-то вроде: «Ну ты прикинь!», «Да офигеть!», «Что за цыпа?».

Но я точно помню, что сама сказала, когда мы смогли рассмотреть ее лицо: «Мередит!»

Всадница оказалась одной из моих соседок по общежитию в колледже. Я думала, она все еще в Чапел-Хилле, в Северной Каролине. Мне и в голову не приходило, что она тоже отправилась в путешествие на Восток. Мередит не меньше меня удивилась встрече. Слезла с лошади и принялась вместе с нами есть овсянку.