— «Его зовут преподобный отец Рафаэль, — продолжала девочка, — он итальянец, но провел всю жизнь во Франции, ему нравится уединение, и он даже неоднократно отказывался принимать разные великие милости от папы, с которым состоит в родстве; это человек из очень благородной семьи, мягкий, услужливый, полный рвения и благочестия, ему около пятидесяти лет, и все в округе считают его святым».
Джессика подняла взгляд на Патрика.
— Ах да, одного из главных персонажей в этом отрывке зовут Рафаэль, — улыбнулся папочка. — Как твоего друга, который слушает тебя прямо за этой стеной. Он и его брат тебя слышат, ты же знаешь… А теперь продолжай.
— «…После часа ходьбы по дороге с того момента, как я услышала звук колокола, я наконец узрела живую изгородь, а вскоре и сам монастырь».
Сандра сидела в маленьком кабинете перед двумя мониторами.
Она не имела права находиться здесь: это была вотчина ее дяди.
Впрочем, она впервые в жизни нарушила этот запрет. Совершила такую ошибку.
Она слушала, как Джессика невинно читала о приключениях Софи.
— «Хижина отца садовника примыкала к внутренней стене обители, и прежде, чем войти, нужно было обратиться к нему. Я спросила у этого святого отшельника, можно ли мне поговорить с отцом настоятелем…»
Все ее внимание было приковано к левому монитору.
— «Через несколько минут я услышала, как открывается дверь церкви, и сам отец настоятель подошел ко мне у хижины садовника и пригласил меня войти в храм вместе с ним. Отец Рафаэль был…»
Сандра смотрела на Рафаэля. Как загипнотизированная.
— «…строен, весьма высок ростом, с одухотворенным и мягким выражением лица; он прекрасно говорил по-французски, хотя и с некоторым итальянским акцентом; он был учтив и предупредителен сверх…»
Она видела, что Рафаэль шепчется с Вильямом, но не услышала ни слова — так тихо они переговаривались.
— «Дитя мое, — сказал мне любезно этот священнослужитель, — хотя время сейчас совершенно неподобающее и мы обычно не принимаем никого так поздно, я все же выслушаю вашу исповедь…»
Папочка не отрывал взгляда от рта Джессики, от ее пухлых, розовых, влажных губ.
С которых скоро слетят описания самых отвратительных ужасов.
Это лучшая в мире литература, считал он.
— «…Я всецело открылась ему и со свойственным мне простодушием и доверчивостью рассказала ему решительно обо всем, что со мной произошло».
— Ты прекрасно читаешь, — похвалил Патрик.
— Спасибо, мсье.
— Продолжай.
— Да… «Отец Рафаэль выслушал меня с величайшим вниманием, попросив меня повторить некоторые детали с сочувствующим и заинтересованным видом… он задал мне множество вопросов касательно следующего: правда ли, что я сирота родом из Парижа, уверена ли я в том, что у меня нет ни родственников, ни друзей, ни защитников, ни кого-то, кому я могла бы напи… сать. Верно ли, что я все еще… девственница и что мне только двадцать два года».
Джессика остановилась, нервный спазм пробежал по одной из ее ног, хотя, казалось, ей удалось немного расслабиться.
— Тебя остановило слово «девственница»? — полюбопытствовал папочка.
— Нет… Я просто устала.
— Конечно. Но продолжай, прошу тебя.
Она вспомнила о советах Рафаэля. Настоящего Рафаэля. Не сопротивляться, иначе он сделает еще хуже. Стать покорной, послушной.
— Хорошо… «Ну что же, — сказал мне монах, вставая и беря меня за руку, — идемте, дитя мое; сегодня уже слишком поздно, чтобы припасть к стопам Матери Божьей, завтра я смогу удовлетворить ваше стремление обратиться к ее светлому образу, но сейчас нам следует подумать о том, как вас устроить, накормить и уложить спать.
С этими словами он привел меня к ризнице.
— И что же, — спросила я у него с некоторым волнением, мне неподвластным, — что же, отец мой, вы предлагаете мне переночевать там, в вашем доме?
— А где еще, прелестная паломница, — ответил мне монах, открывая двери притвора, ведущие в ризницу и дальше, в самое здание… — Что с вами, вы боитесь провести ночь с четырьмя верующими? О, вы увидите, мой ангел, что мы не такие ханжи, какими можем показаться, и что мы сможем поразвлечься с юной красавицей.
От этих слов меня бросило в дрожь…»
— От этих слов тебя бросает в дрожь, прелестная паломница? — перебил ее папочка.
— Н… нет.
— В таком случае продолжай.
— «…В одном из дальних углов притвора наконец показалась лестница, монах пропустил меня вперед, и, заметив мою нерешительность, он произнес, тотчас изменив свой отеческий тон на самые грубые выражения:
— Ах ты, блудница эдакая, ты вообразила себе, что можно пойти на попятную? Ах, чертово семя, скоро ты увидишь, что тебе лучше было бы оказаться в логове разбойников, чем в обители четырех францисканцев».
Чувствуя приближение опасности, Джессика остановилась, попросив прощения за приступ кашля.
— Тебя что-то беспокоит, моя птичка?
— Нет.
— Ты знаешь, что означает слово «блудница»?
— Да. Это… это проститутка.
Папочка восхищенно присвистнул:
— Теперь я вижу, что нахожусь в присутствии образованной девушки, которая, очевидно, читала классиков. Чего ты ждешь, продолжай, моя дорогая.