— «…Дверь открылась, и я увидела вокруг стола троих монахов и трех молоденьких девушек, все шестеро в самом непристойном виде; две девушки, уже совершенно обнаженные, раздевали третью, а монахи ненамного от них отставали…»
Она почувствовала, что ее лицо покрывается краской, когда вдруг осознала, что Рафаэль и Вильям могли услышать ее слова. И все же она храбро продолжила:
— «Друзья мои, — сказал Рафаэль, войдя, — нам недоставало одной, вот она. Позвольте представить вам настоящий феномен, вот Лукреция, которая несет на своих плечах одновременно печать женщин самого низкого образа жизни, а здесь… — продолжил он, сделав жест столь же многозначительный, сколь и непристойный, — здесь, друзья мои, несомненное доказательство пресловутой девственности.
Реакцией на этот своеобразный прием стали взрывы смеха, которые раздались со всех сторон…»
Указательным пальцем Сандра дотронулась до экрана, прикоснулась к черно-белому изображению самого низкого качества.
Убаюканная словами де Сада из уст ребенка, она прикоснулась к изображению избитого лица Рафаэля. Она знала, что вернется, чтобы увидеть его. Что она не сможет удержаться.
Он ждал ее, она уверена.
Она ждала его так долго. И уже не надеялась.
Глаза горели от стыда и напряжения, но Джессика без устали продолжила читать этот странный текст:
— «Мне тут же дали понять, что я попала в самый центр этого страшного круга и что для меня будет лучше, если я буду делать то же, что мои товарки.
— Вы прекрасно понимаете, — сказал мне Рафаэль, — что попытки сопротивления в столь отдаленном месте, куда завела вас ваша злосчастная звезда, ни к чему не приведут. Вы говорите, что испытали множество несчастий, — и это правда, если верить вашим рассказам, — но, видите ли, в списке ваших бедствий отсутствует самая страшная из бед добродетельной девушки. Естественно ли быть девственницей в ваши годы, не сродни ли это чуду, которое не может длиться дольше?.. Вот наши подруги, которые, как и вы, строили из себя невесть кого, когда поняли, к чему их принуждают, и которые в конце концов смирились, когда поняли, что это приведет их лишь к дурному обращению, как и вы, несомненно, поступите. В ситуации, в которую вы попали, Софи, как вы рассчитываете защитить себя? Посмотрите, в каком положении вы оказались в этом мире: по вашему собственному признанию, у вас нет ни родных, ни друзей, подумайте о том, что вы в пустыне, никто в целом свете не знает, где вы, вы в руках…»
Джессика не могла читать дальше. Ее глаза все еще горели, наполненные жгучими слезами.
— «В каком положении вы оказались», — холодно произнес Патрик. — «У вас нет ни родных, ни друзей… никто в целом свете не знает, где вы…»
— У меня есть родные! — вдруг закричала девочка.
Его позабавили хлынувшие слезы, смесь страха и злости.
— Это правда, — согласился он. — Они, должно быть, так несчастны оттого, что потеряли тебя навсегда. Представляешь, как они страдают? Какие муки испытывают? Ах, если бы ты только отказалась лезть в мой фургон, Джессика… Какого страшного горя они бы избежали благодаря тебе! Твое неблагоразумие привело тебя сюда и стоило жизни твоей собственной
Готово, она заплакала, буквально зарыдала. Швырнула книгу через всю комнату.
Папочка медленно поднял то, что он считал шедевром. Затем положил томик на колени продолжающей рыдать Джессики.
— Больше так не делай, — предупредил он. — Читай.
— Нет!
Он взял ее рукой за подбородок, вынудил поднять голову.
— Не заставляй меня терять терпение, моя птичка. Пожалуйста, читай.
— Нет! Я не хочу читать про эти гнусные вещи!
Пощечина отбросила ее к перекладине изголовья кровати.
Удар словно попал в его собственное тело.
Рафаэль не должен был испытывать такого сочувствия к этой девочке, которую он едва знал. Но у них было что-то общее. Нечто объединяющее.
Общий враг.
Которого они, возможно, победят.
Который их убьет. Несомненно.
Вильям обменялся взглядом с братом. В этот момент он был счастлив быть мужчиной, а не женщиной в лапах этого извращенца.
Патрик снова положил книгу перед Джессикой:
— Начни с «Посмотрите, в каком положении…». Да побыстрее.
На драгоценные страницы упала слеза, Джессика вытерла покрасневшую щеку.
Рука Патрика все ближе, девочка отклонилась:
— Я буду читать дальше!
— В добрый час, — сказал папочка, снова усевшись на кровать Орели. — Я тебя слушаю.
— «Посмотрите, в каком положении вы оказались в этом мире: по вашему собственному признанию, у вас нет ни родных, ни друзей, подумайте о том, что вы в пустыне, никто в целом свете не знает, где вы, вы в руках… четверых распутников, у которых нет желания избавить вас от этого… к кому вы обратитесь за помощью, может быть, к тому Богу, которого вы собирались умолять с таким пылом и который воспользовался этим рвением, чтоб ввергнуть вас в самую глубокую западню?»