Чистые сердцем

Мэриэл вставила свежий фильтр в кофеварку и положила пакетик чая с мятой в кружку Карин, которая до сих пор строго следовала своей противораковой диете. Карин присела за кухонный стол, глядя на планы по расширению хосписа.

– Ты жалеешь об этом, – внезапно спросила Мэриэл, ставя кружки на стол, – что у тебя нет детей?

Карин этот вопрос застал врасплох. После того, как Майк бросил ее, она, как на качелях, переходила из одного эмоционального состояния в другое: с одной стороны, она благословляла судьбу за то, что после стольких лет попыток зачать им все-таки не удалось завести детей – детей, которые сейчас оказались бы между молотом и наковальней в результате его действий. Но иногда она начинала верить, что, будь у них дети, Майк никогда бы не встретил ту женщину в Нью-Йорке, не оставил бы дом…

– И да, и нет. В данный момент скорее нет, чем да. Но когда я прихожу проведать Кэт и маленького Феликса, то мне хочется сказать категорическое да.

– Это тяжелее всего. Потерять своего ребенка. Когда твой ребенок умирает раньше, чем ты. Это неправильно, и ты чувствуешь себя виноватым. Понимаешь, ты как будто совершил ошибку. Я и не думала, что буду чувствовать это по отношению к Марте… Может быть, что по отношению к ней я это чувствую даже более остро, чем чувствовала бы по отношению к одному из остальных… Она была такой уязвимой. Она была невинной, беспомощной и уязвимой.

Она сделала глоток кофе. Под ее глазами расплылись темные пятна, будто кто-то снимал там отпечатки пальцев.

– Из-за достижений медицины нам становится все сложнее мириться со смертью. А мы должны с нею мириться. Все мы.

– Я бы не сказала, что я с ней смирилась, иначе я бы не провела последний год в такой упорной борьбе с ее приходом.

– Нет. Но тогда бы ты умерла раньше положенного часа. А Марта? Когда был ее час умирать? Наверное, при рождении. Или до рождения. Люди горюют по поводу выкидышей, но они почти всегда к лучшему. Почти всегда. – Она посмотрела вперед, но не в окно, а в пустое пространство.

Карин нагнулась над столом и пододвинула к ней планы.

– Когда ты хочешь, чтобы я пришла в Холл в субботу? – она хотела развеять эту гнетущую атмосферу, вернуть обычную Мэриэл, полную энергии, которая вечно что-то организовывала, планировала и всегда была за все в ответе, а не эту печальную и сломленную женщину. Карин чувствовала себя как ребенок, неуязвимый родитель которого вдруг проявил слабость.

– Да, – Мэриэл рассеянно посмотрела на бумаги перед собой. – Так, мы открываемся в десять. Нужно установить макет и еще стойки с презентациями… Накануне вечером, к сожалению, мы помещением воспользоваться не сможем, оно занято.

– В полдевятого?

– Ты это выдержишь?

– О да, я довольно рано встаю. Для подготовки к фуршету людей хватает или с этим мне тоже нужно тебе помочь?

Дверь открылась и закрылась, и они услышали шаги в коридоре.

– О господи, нет, у нас достаточно тех, кто будет подогревать булочки и носить подносы с кофе… Я просто хочу, чтобы ты была рядом со мной. Мы должны разговаривать со всеми входящими и убеждать их в том, что стационар отчаянно нуждается в поддержке. Я намерена получить столько обещаний и слов поддержки, чтобы к концу субботы быть уверенной, что мы сможем двигаться вперед. Всем известно, что в Лаффертоне достаточно денег, нам просто надо до них добраться. Ты видела макет? Я никогда не верила, что планы или чертежи могут дать четкое представление о том, как будет выглядеть здание, но макет делает их живыми. – Она перегнулась через стол. – Карин, это очень важно! Мы должны сделать так, чтобы это случилось!

Это снова была прежняя Мэриэл Серрэйлер, полная энтузиазма и уверенности, с горящими глазами. Карин успокоилась. Правильный порядок вещей наконец был восстановлен.

Дверь открылась, и Ричард Серрэйлер прошел на кухню.

– Кофе горячий?

– Я сделала его пять минут назад.

– Хорошо. – Он открыл ящик и достал оттуда чашку и блюдце. А затем, когда уже собрался налить себе кофе, обернулся к Карин: – Вы были очень добры, что пришли вчера. Пожалуйста, знайте, что мы очень ценим это.

Карин не знала, что и ответить. Ричард Серрэйлер раньше с ней практически не разговаривал, да и в таких случаях не отличался любезностью. Насколько странная вещь смерть – она не только ломает людей и заставляет их жизнь измениться навсегда, но и заставляет увидеть нечто совершенно новое в тех, кого, как ты думаешь, ты очень хорошо знаешь. Даже смерть этой то ли женщины, то ли ребенка, которую никто толком не знал, заставила жизнь измениться: она настолько ранила Мэриэл, состарила ее, обнажила ее уязвимость и до такой степени смягчила ее мужа, что он высказался о присутствии Карин на похоронах с благодарностью, хоть и крайне формальным образом.

– Я была рада, что смогла присутствовать, – сказала она. Он кивнул и вышел без каких-либо дальнейших комментариев.

– Макет нужно поставить так, чтобы он первым бросался людям в глаза и привлекал их внимание, – сказала Мэриэл.

Ее муж как будто бы и не появлялся в этой комнате.

Тридцать пять