Чистые сердцем

– Здесь Майк Бэтти, босс… Мы с ним ходили к Ангусам сегодня днем. Снова по всему прошлись. Я сказал ему, что его не подозревают, что мы просто хотим послушать все с самого начала, он никак не мог подумать, что мы ставим под сомнение его показания. Я никак не давил на него, босс, я бы никогда в жизни не стал.

– Никто и не думал винить тебя.

– Он чертов везунчик, я вам говорю, кто-то за ним присматривает, обычно ни одной живой души нет в этих кабинетах, в такой-то час.

– Я знаю. Где ты?

– Где вы прикажете мне быть, босс.

– Хорошо, поезжай проверь Мэрилин Ангус.

– Не, она в больнице, я сейчас здесь снаружи. Хотите, чтобы я поговорил с ней?

– Нет, в таком случае оставь ее на сегодня в покое. С нее уже достаточно. А ты поезжай домой.

– Босс, как раз перед тем, как мне позвонили насчет Ангуса, я все заново пересматривал. И снова наткнулся на этот серебряный «Ягуар». Думаю, его все-таки стоит проверить.

– А этого разве не сделали?

– Смотрели только Лаффертон и Бевхэм… Может, объявить национальный розыск?

– Это большая задача. Сегодня с этим не начинай.

– Босс.

– Я завтра в первую очередь поеду в больницу, потом проведаю миссис Ангус. А теперь отчаливай спать, Натан.

– Хорошо. Босс, мы это очень оценили – то, что старший констебль приехала, все от нее в дичайшем восторге.

Саймон улыбнулся.

– Я ей передам. Спокойной ночи, Натан.

– Всего хорошего, босс.

* * *

Они доели запеканку из ягнятины и открыли вторую бутылку вина, но почти не разговаривали. Между ними повисли смерти и полусмерти.

Кэт пошла наверх около десяти со спящим ребенком на руках.

Крис приподнял бутылку.

– Нет, спасибо.

– Нет. Боже, ну и неделя. Я никогда еще не чувствовал себя ближе к тому, чтобы упаковать вещи и присоединиться к Иво в Австралии. Знаешь, мы говорили об этом, Кэт и я.

Саймон посмотрел на своего зятя, пытаясь понять, был ли он хотя бы отчасти серьезен. Саймон бы точно этого не перенес. Как бы он смог оставаться здесь, со стареющими родителями, с отцом, который становился все мрачнее и злее с возрастом, когда все его любимые люди были бы либо мертвы, либо находились за тысячу миль? Тем более он однажды навещал Иво в Мельбурне и ему там ужасно не понравилось – как сказал со смехом его брат, он был единственным человеком, придерживающимся такого мнения. Следовать за другими никогда не было его вариантом. Его жизнь, которую он так долго и тщательно обустраивал специально для себя, внезапно грозила превратиться для него в склеп.

Дэвид

Это самое страшное место.

Я очень, очень хочу есть.

И еще я очень хочу пить.

У меня болят руки.

Почему я?

Тут холодно.

Я уже весь дрожу.

Я просто хочу…

Нет…

Пожалуйста…

Не…

Пожал…

Ма…

Тридцать шесть

– Я не могу больше этого выносить, – сказала Мэрилин Ангус. – Ждать самых худших новостей, ждать их и ждать, а потом не получать совсем никаких новостей. Я не могу этого выносить, но я выношу. Что с тобой не так?

Она говорила шепотом. Она сидела у кровати Алана, среди пищащих аппаратов, и ненавидела его. То, что случилось с Дэвидом, полностью разъединило их, хотя все думали, что это сделает их гораздо ближе друг другу, и она думала так в первую очередь. Но это показало ее мужа тем, кого она не знала или не хотела знать, – тем, кого бы она назвала трусом. Сбегать на работу в семь часов утра и оставаться там до ночи, брать чужую работу, делать себя доступным для круглосуточных звонков – она видела в этом не только отсутствие поддержки по отношению к себе, но и трусость. И это тоже было трусостью. Его запястья были перевязаны, к его руке шла трубка от капельницы, отдельный монитор отслеживал отдельную функцию его тела, и она ненавидела его. Это было самое ужасное чувство в ее жизни. Она не знала этого человека, своего мужа, отца Люси. Отца Дэвида.

Его лицо было отвернуто в другую сторону. Он не говорил с ней с того момента, как она пришла сюда вместе с офицером полиции. «Кейт волнуется больше, чем ты», – подумала она, глядя на его перевязанные запястья.

– Я не знаю, что тебе сказать, – сказала Мэрилин. – Я больше не понимаю, что происходит у тебя в голове. Я не понимаю, почему ты сделал это.

– Нет, – сказал он так тихо, что она с трудом его расслышала.

– Если бы Дэвида привезли домой сегодня ночью, если бы…

– Дэвид мертв.

Слова вышли из его рта и застыли в воздухе, тяжелые и полные черной желчи. Они пугали ее. Если она вытянет руку, она коснется этих слов, и они проникнут в ее тело, в ее кровь и в ее убеждения. Она открыла рот, но не произнесла ни слова – ни ядовитого, ни примиряющего.

– Я проводил операцию. Я посмотрел на монитор и увидел, как мой щуп парит в мозгу пациента, и я просто понял. Не спрашивай меня, почему именно тогда. Я не знаю, почему тогда. Я увидел и понял, что Дэвид мертв, и для меня не осталось никакой возможности жить дальше.

– Это все?