Мы прибыли в Эдинбург накануне вечером во время сильной грозы, и Нико сразу же отправился в покои королевы. Я не ожидала увидеть его снова, пока королева не призовет к себе также и меня. Хотя это и огорчило нас до глубины души, мы с ним договорились: пока меня не разведут с Рэнноком Хэмилтоном и пока не будет официально оформлено мое опекунство над Майри и Китти, мы не станем видеться наедине. Наверняка это продлится всего лишь несколько недель. Мы подождем, как бы мы ни тосковали по друг другу, покуда не сможем сочетаться законным браком.
Все мы, остальные, кое-как втиснулись в две комнаты под крышею Холируда, и не успели мы уложить детей под раскаты грома и сверкание молний, как к нам явилась фрейлина, передавшая мне повеление королевы отобедать с нею на следующий день. Нынче утром тетушка Мар тщилась привести меня в подобающий вид, облачив меня в платье из потертого черного бархата с корсажем и рукавами из атласа в черную и белую полоску. Дженет тем временем отправилась на Хай-стрит, чтобы послушать, что народ толкует о лорде Дарнли. Назад она вернулась с такими новостями, которые ни одна из нас не предполагала услышать.
– У тебя вид такой, что краше в гроб кладут, – сказала Дженет, когда тетушка Мар вышла. – И ты тощая, как жердь. Эти черные тряпки тебе не идут – они только делают тебя еще более бледной, так что тебе не худо бы малость нарумяниться.
– Румян у меня нет, – отрезала я. – Так что королеве придется принять меня такой, какая я есть. И если я выгляжу так, что краше в гроб кладут, что ж, ничего не поделаешь – королеве придется принять меня такой, какая я есть.
Дженет заколола мои волосы шпильками и втиснула их в украшенную вышивкой шапочку. К ее верху она прикрепила накрахмаленное покрывало из белого полотняного газа, так что оно ниспадало двумя волнами, образуя вокруг моего лица белый силуэт в форме сердца и окутывало спину и плечи.
– Слава Богу, что хоть воротник у тебя высокий, – сказала она, – и скрывает твои просвечивающие шейные позвонки. О своих малышках не беспокойся – с нами им ничего не грозит. Я провожу тебя до башни королевы – тебе, Ринетт, тоже надо поостеречься.
Мы сошли вниз по лестнице, прошли мимо парадного входа по огромному вестибюлю, затем по коридору, ведущему в северо-восточную башню, где жила королева, и, наконец, снова взобрались вверх по ступеням и оказались перед дверями ее покоев. Когда мы поднялись на верхнюю ступеньку, Дженет сказала:
– Ничего не бойся. Там будет мастер Нико, он не даст тебя в обиду.
Крепко поцеловав меня, она стала спускаться обратно. Стоящий у дверей церемониймейстер улыбнулся мне и спросил мое имя. Я колебалась лишь мгновение, потом твердо сказала:
– Марина Лесли из Грэнмьюара.
Он объявил меня.
Я сделала глубокий вдох. Сколько раз королева прогоняла меня с глаз долой, а потом звала обратно? Пора бы уже привыкнуть. Вскинув голову и расправив плечи, я вошла в покои королевы.
– Марианетта! – воскликнула королева, точно мы с нею снова были во Франции, нам снова было по восемь лет и мы были лучшими подругами – как это бывало, пожалуй, где-то раз в четыре дня. – Входите, входите и сядьте рядом со мною. Vite, vite, ma chère![92]
Я хочу познакомить вас с лордом Дарнли.Я подошла к ней. Она была еще ярче и привлекательнее, чем прежде; на ней было надето платье из серебряной парчи, расшитое жемчугами и бриллиантами, в ее прекрасные золотисто-рыжие волосы по итальянской моде тоже был вплетен жемчуг. В комнате было так много знакомых лиц – Мэри Ливингстон и Мэри Флеминг, граф Морэй и граф Роутс, единокровная сестра королевы графиня Аргайл и моя всегдашняя злобная недоброжелательница леди Маргарет Эрскин, как всегда высматривающая случай приблизить своего сына хоть на шаг к трону. Я не удивилась, увидев здесь представителя английской королевы Томаса Рэндольфа, но была удивлена, обнаружив в свите французского посла месье де Кастельно моего старого знакомца Блеза Лорентена. Возможно, его статус собутыльника лорда Дарнли сделал его своим человеком в ближнем круге королевы.
Мне оставалось только благодарить святого Ниниана, что Рэннок Хэмилтон не удостоился такой чести.
Рядом с королевой на стоящем на возвышении столом, откинувшись на спинку кресла, восседал элегантно одетый длинноногий светловолосый мужчина с лицом греческого полубога, носившем явные следы злоупотребления спиртным. С другой стороны от лорда Дарнли сидел черноволосый, смуглый, похожий лицом на обезьянку пьемонтский музыкант Давид Риччо, а рядом с Риччо – Никола де Клерак.
Нико улыбнулся мне.
На мгновение у меня перехватило дыхание, но я тут же овладела собой. Ни в коем случае нельзя открыто проявлять свою любовь. Королева поглощена своей собственной любовью, и ей бы хотелось, чтобы это была единственная любовь на свете.
Я присела в низком реверансе.
– Добрый день, мадам, – сказала я. – Для меня большое удовольствие видеть вас снова после столь долгого отсутствия.