Читающая по цветам

Она только засмеялась и снова сосредоточила все внимание на своей лютне.

– Как вы думаете, сьёр Пьер, может быть, мне взять «до» в следующей музыкальной фразе? – сказала она, обращаясь к Шастеляру. Меня удивило, что она назвала его по имени. – Или вам больше нравится контрапункт на три голоса?

– Сестра.

Я вздрогнула. Я не заметила графа Морэя, сидевшего в темном углу по другую сторону камина. Рядом с ним сидел сэр Уильям Мэйтленд. Эта сцена как нельзя более ярко иллюстрировала границу между двумя жизнями королевы – сама королева, озаренная золотым светом огня, горящего в камине, играющая на лютне, в окружении прислуживающих ей дам и двух красивых дворян, ловящих каждое ее слово, в то время как Морэй и Мэйтленд, две опоры ее существования как фигуры политической, задвинуты в темноту.

– Есть важные вопросы, которые мне нужно с вами обсудить, – продолжал Морэй. – Игра на лютне – это, конечно, хорошо, но можно было бы подождать с нею до завтра.

– Я буду играть на лютне, когда мне будет угодно, – отвечала королева. – Если вас, братец, не интересует музыка, вы спокойно можете удалиться.

Стало быть, граф Морэй все еще в опале, а я пока что в милости. Пожалуй, мне никогда не представится более удобный случай.

– Милорд Морэй, прежде чем вы уйдете, – сказала я, – мне бы хотелось задать вам два вопроса.

Королева сняла пальцы со струн лютни. В комнате стало тихо – слышалось лишь потрескивание огня в камине. Все устремили взгляды на меня.

– Разумеется, если вы позволите, мадам, – добавила я.

Она рассмеялась, и ее глаза блеснули, отразив пламя камина.

– Спрашивайте, что хотите, Марианетта.

Я прошла дальше в комнату и встала перед Морэем. Он продолжал сидеть, грозно глядя на меня своими темными глазами, так непохожими на глаза королевы. Он был шотландец до мозга костей, Стюарт и Эрскин без той волшебной примеси крови Гизов, которая давала королеве ее пленительное очарование. Но в нем, хоть он и был бастардом, тоже текла королевская кровь, и вид он имел внушительный.

Он пугал меня, но я никому не покажу своего страха. К моим лодыжкам прижимался Сейли, и мысль о том, что это живое существо любит меня, придало мне сил.

Любит меня…

Что-то промелькнуло у меня в мозгу, какие-то слова, произнесенные шепотом по-французски, но они растаяли, прежде чем я смогла их уловить. Действительно ли я их слышала, или это часть моих горячечных снов? Сейчас я не могла остановиться и попытаться припомнить их, потому что важно было держать в памяти другое – гарду и рукоять кинжала, рукоять в форме головы сокола с одним недостающим рубиновым глазом, и еще – звук колоколов, вызванивающих третью стражу.

– Милорд Морэй, – сказала я. – Мне бы хотелось посмотреть на ваш кинжал.

Этого он не ожидал. Он хмуро сдвинул свои густые брови и обронил:

– Мой кинжал никак вас не касается, мистрис.

– Покажите ей его, братец, – сказала королева. Она понятия не имела, зачем я хочу его увидеть – это знал только Никола де Клерак, а он ничего не скажет, – но у нее был нюх на драматические эффекты. – Покажите. Я вам приказываю.

Морэй посмотрел мимо меня на королеву, затем опять перевел взгляд на меня. Лицо его не выражало и тени вины – на нем был написан только гнев из-за того, что я публично унизила его, вынудив подчиниться. Отныне он будет моим врагом.

Ну и пусть. Я протянула руку.

И сразу же увидела, что это не тот кинжал, которым воспользовался убийца. Гарда у него была прямоугольная, украшенная двумя золотыми львиными головами. Рукоять была тоже из золота, выкованная в форме короны. На ней не было драгоценных камней, да они были и не нужны.

– Он принадлежал моему отцу, – сказал граф. – Вам, мистрис, стоило бы помнить, что отец королевы был также и моим отцом.

Я возвратила ему кинжал.

– Скажите, милорд, где вы были в час, когда прозвонили третью стражу, в полночь после того дня, когда королева вернулась из Франции в Эдинбург?

– О! – воскликнула королева. Она явно была в восторге. – Так вы полагаете, что это Джеймс убил вашего мужа? Ну-ка, братец, скажите нам, где вы тогда были?

Лицо Морэя выразило такое бешенство, глаза метали такие молнии, что он, пожалуй, мог бы сбивать ими ворон с неба.

– Я был с вами, сестра, как вы и сами отлично знаете.

– Ничего я не знаю. Вы были в Холируде, верно, но вы вполне могли выйти и потом зайти обратно.

По ее лицу и голосу невозможно было понять, помнит она, действительно не помнит или просто наслаждается возможностью подразнить своего брата.

– Я помню, – сказала Мэри Ливингстон. Мы все повернулись и воззрились на нее. – Ну, правда, помню. – Вид у нее был упрямый. – Никто из нас не спал из-за слишком громкого пения волынок. Я стояла рядом с лордом Джеймсом – тогда он, конечно, не был еще графом Морэем – и помню, как он сказал, что из-за волынок он едва слышит, как колокола бьют полночь – третью стражу.