Что было пороками, стало нравами

Что думали по этому поводу другие представители молодого поколения? Направленность высказываний разделилась примерно поровну. Так, С. Замковский в письме, озаглавленном «Зачем быть монахом?», замечал: «<...> мой вывод такой — вечерки допустимы <...>. О публичных домах говорить не приходится, это те же “белые рабыни”, это дикость и некультурность. Но вечерка — дело другое, девушка идет из-за удовольствия (после разных двух парней не забеременеешь). Потом, вместо “половых” разговоров надо заниматься больше распространением противозародышевых средств и клеймить позором явных охотниц за алиментами» (Замковский 1927: 12). Иного мнения придерживался Г. Боргман: «Скворцов пытается свести весь вопрос к физиологии. А между тем, что такое “половой вопрос”? Это есть вопрос о взаимоотношениях между полами, т. е. вопрос не только физиологический, но и общественный» (Боргман 1927: 12). Показательно, что редакция не смогла определить свою позицию, обосновать нормативные требования к нелегитимным сексуальным практикам. В этом нет ничего удивительного, ведь сексуальная мораль двадцатых годов была неустоявшейся, экстатической по духу и отражала традиции, бытовые условия, коммуникативные сети и искания крестьянской, мещанской, разночинной и рабочей страт.

Не только обыватели, но и комсомольские выборные работники, находившиеся в гуще бытовых и нравственных коллизий, также оказались в тупике, не имели в вопросах взаимодействия полов твердого ориентира. Вот как виделась реальность одному из молодежных функционеров: «Сейчас брак между комсомольцами почти не замечается. Очевидно, здесь найдены другие формы взаимоотношений. Что интересно, так это то, что у самих девиц вырабатывается взгляд на безбрачные половые отношения. От целого ряда девиц молено слышать, что “семья — это обуза, если у меня и будет ребенок, так я его одна лучше воспитаю, да по крайней мере всегда свободна: куда хочу, туда иду”» (Григоров, Шкотов 1927: 164). Не менее пронзительно мнение другого активиста: «Когда парень идет с девушкой в театр и они вместе возвращаются домой — это, конечно, в 99 случаях из 100 может кончиться ребенком» (Смидович 1926: 63).

Скепсис окрашивал не только взгляд на брак, но и на любовь. У каждого индивида в определенном возрасте, утверждал не без апломба московский молодежный лидер, появляется сексуальное влечение к представителю противоположного пола. И вопрос лишь в том, чем обусловлено это явление. По убеждению А. Стратоницкого, известным состоянием «желез внутренней секреции». Иногда, правда, продолжал далее он, такого рода сексуальное влечение называют любовью. С этим, пожалуй, можно согласиться. Любовь же, как «<...> удивительное особенное переживание, конечно, не существует вовсе или существует только в представлении старых дев да наивных институток» (Стратоницкий 1926: 61).

Аналогичные или близкие к ним суждения о сути любовных переживаний нельзя признать единичными, из ряда вон выходящими. Напротив, тезис — «естественное и есть критерий нравственности сексуальной нормы» — получил, как и в конце XIX века, широкое распространение и, в частности, на страницах художественной литературы. Сошлюсь на популярный в ту пору рассказ П. Романова «Без черемухи». «Любви у нас нет, — пишет работница своей сельской подруге, — у нас есть только половые отношения, потому что любовь презрительно относится у нас к области “психологии”. А право на существование у нас имеет только физиология.

Девушки легко сходятся с нашими товарищами — мужчинами на неделю, на месяц или случайно — на одну ночь. И на всех, кто в любви ищет чего-то большего, чем физиология, смотрят с насмешкой, как на убогих и умственно поврежденных субъектов» (Романов 1988: 7).

Стиль жизни героев повести С. Малашкина «Луна с правой стороны» Татьяны Аристарховой и Исайки Чужака обсуждался по всему Союзу на тысячах диспутов и рассматривался при строгом соблюдении регламента на литературных судах. Непрофессиональные защитники и прокуроры проявляли максимум страстности, создавая вокруг этих вымышленных лиц накаленную атмосферу. Всякому сколько-нибудь внимательно следившему за ходом дискуссии, говорилось в издательском предисловии, было ясно, что «Луна...» явилась лишь поводом к обсуждению более широкого круга вопросов огромнейшего социально-культурного значения: о половой проблеме, нормах классовой морали, бытовой практике, неурядице в области сексуальных отношений среди учащихся и рабочих. Следует знать: в основном герои повести Малашкина были встречены молодежной аудиторией крайне недружелюбно. Чем же возмутила подрастающее поколение идея повести?