Что было пороками, стало нравами

Врач-психиатр П. Н. Тарновская провела антропологическое и биолого-физиологическое исследование 150 женщин: 50 проституток низшего разряда, проживших три года в публичном доме. Для сравнения ею были взяты 50 сельских работниц и 50 городских интеллигентных женщин. Признаки вырождения она обнаружила у 2% горожанок, у 14% крестьянок, а у проституток — 82,6%. Что же представляли собой эти вырождающиеся особи? Внешне «привычные проститутки» различались степенью соматической привлекательности, вместе с тем у них обнаружились общие объективные антропологические и психологические признаки: неправильность черепа, асимметрия лица, таз напоминал мужской, лобные пазухи развиты, тучность, волосатость по всему телу, преждевременная половая зрелость, неправильность менструаций, ничтожное умственное развитие, бедный эмоциональный мир и т. п. (см.: Тарновская 1887: 3). Отсюда следовало: имеется определенный круг лиц — женского пола, от рождения обреченных на проституирование.

Аболиционизм возник в Англии, затем распространился по всей Европе и уже опосредованно, через финскую провинцию, проник в Россию. Сторонники аболиционизма были полны светлых утопических надежд на то, что проституция сама по себе, автоматически исчезнет по мере нравственного возрождения народа, повышения уровня образования и расширения гражданских прав женщин, организации для них справедливого рынка труда и т. п. Их главный девиз гласил: «Дома терпимости не должны быть далее терпимыми, их не должно существовать совсем».

Аболиционисты, будучи сторонниками социологического объяснения феномена проституции (Д. Ахшарумов, П. Обозненко, Д. Жбанков, М. Покровская, А. Елистратов, Н. Таганцев), вполне в духе русской социологии соединяли понимание ее причин и функционирования с этической трактовкой. В системе рыночных отношений проституция, считали они, рождается из предложения и спроса. Первое коренится в экономических и социальных условиях жизни женщин. Любые серьезные улучшения их экономического, социального и правового положения автоматически уменьшают предложение. Спрос же растет под разлагающим влиянием пошлой мужской морали, мужского шовинизма и эгоизма. Дабы сократить спрос, необходимо взглянуть на проституцию как на этическую проблему: нельзя покупать человека, как вещь (см.: Покровская 1910: 90).

Свести на нет данное явление, как известно, не удается и поныне, ведь проституция имманентна культуре с господствующей гендерной асимметрией. Сама же асимметрия неслучайна.

ПЕДАГОГИ, ПСИХОЛОГИ И ВРАЧИ не смогли остаться безучастными и к такой сексуальной практике, которую на протяжении многих десятилетий традиционно приписывают детям (и юношам) — мастурбации.

По мнению М. Фуко, «дети определяются как “пороговые” сексуальные существа, как находящиеся еще по эту сторону от секса и одновременно — уже в нем, как стоящие на опасной линии раздела». Опасность эта обусловливалась природной дисгармонией между анатомической зрелостью, готовностью к деятельности и физиологической неспособностью репродуктивной финальности^{7}. Отсюда педагогизация секса ребенка рельефно прослеживается «<...> в той войне против онанизма, которая длилась на Западе в течение почти двух веков» (Фуко 1998: 152). Вместе с тем известно, что в классических (языческих) моральных рассуждениях о сексуальности тема самоудовлетворения если и возникала, то неизменно в позитивном аспекте, как откровенный жест естественного самоограничения и в то же время необходимое лекарство. К примеру, Диоген Синопский, рукоблудствуя на глазах у всех, в ожидании продажной женщины, приговаривал: «Вот кабы и голод можно было унять, потирая живот!» (Диоген Лаэртский 1979: 248). И только начиная с христианского монашества литература, претендующая на научность, ассоциировала мастурбацию с химерами воображения и порожденными ими негативными последствиями.