Что может быть лучше плохой погоды. Тайфуны с ласковыми именами

– Результат в пределах возможного. Большего не только Фурман-сын, но и Фурман-отец не смог бы вам дать. А вы учтите, старик был асом частного сыска.

– Не сомневаюсь, – говорю я, чтоб приостановить семейные воспоминания. – Но перейдем к фактам.

– Вот они, мои факты, – отвечает шеф фирмы, вытаскивая из кармана еще одну кассету, на этот раз картонную. – А ваши где?

Вместо ответа я прикладываю к груди руку в том месте, где от бумажника у меня слегка вздувается пиджак.

– Молодой человек, – говорит Фурман, – взгляд у меня действительно проницательный, но не настолько, чтобы видеть сквозь пиджак. Соблаговолите выложить наличные.

– А того, что в коробке, достаточно? – спрашиваю.

– Не вполне, – признает Фурман. Но, заметив разочарование на моем лице, добавляет: – Не хватает только одного, но больше того, что есть, даже Фурман-старший не смог бы раздобыть. Смею заметить, что за это дело я могу много-много лет просидеть в тюрьме.

По чисто техническим причинам много-много лет в тюрьме ему уже не просидеть, однако я достаточно воспитан, чтобы не напоминать ему об этом. Ну вот, на одно «если» рассчитывать уже не приходится. Не вполне ясно только, совсем или не совсем. Сую руку в карман и достаю бумажник.

– Итак, сколько?

После фирмы «Фурман и сын» я отправляюсь еще в одно учреждение, где мне предстоит пожать плоды сделки,

подготовленной вчера. Имеется в виду сделка между мной и фирмой «Мерседес», сводится она к простому размену: я им – чек на определенную сумму, они мне – автомобиль, так что вся операция отнимет у меня не более получаса и обойдется куда дешевле, нежели те жалкие микрофильмы, которые лежат у меня в кармане.

«Мерседес», в котором я устраиваюсь, черный, он ничем не отличается от тысяч своих собратьев, снующих по улицам. Но у меня всегда было желание потеряться в общей массе, а не выделяться из нее, поэтому я не желаю иметь красную или ядовито-зеленую машину размером со спальный вагон.

Оставшееся послеобеденное время провожу в «Зодиаке». Пока болела Эдит, у меня на столе скопилась гора корреспонденции. Разбираю более срочное и докладываю ван Вермескеркену о реальной возможности заключения двух-трех сделок. Выходя из его кабинета, встречаю председателя. Здороваюсь с ним с подобающей учтивостью, но он отвечает мне холодно, чуть заметным кивком.

Этот человек никогда не отличается особой теплотой, но сегодняшние его повадки говорят о том, что едва ли он забыл о случившемся на вилле. Одно «если», на которое я рассчитывал, отпало, а другое, внушавшее мне опасение, подтвердилось. Два уточнения, в корне меняющие ситуацию.

То, что ван Вермескеркен – человек Бауэра, мне стало ясно почти с самого начала. В противном случае меня бы ни за что не допустили на такое предприятие, как «Зодиак», даже по линии его официальной деятельности. Верно, исполин чуть ли не с ликованием отправлял меня на проверку в Болгарию. Но ведь это было сделано по внушению Уорнера и оказалось очень кстати для самого Бауэра, который тоже видел надобность в подобной проверке. Ван Вермескеркен – человек разведки, но из тех глубоко законспирированных, которые не должны рисковать по мелочам.

Его сан не позволяет ему бывать где попало. Изолированный в собственном кабинете, он проворачивает солидные сделки, а подслушивание и всякого рода встречи возложены на рыбешку вроде Мориса Роллана.

Рыжий великан – человек Бауэра, и, если завтра кому-нибудь придет в голову вышвырнуть меня из «Зодиака», Ван Вермескеркен даже пальцем не пошевельнет именно потому, что он человек Бауэра и ему велено оставаться в глубине конспирации. Следовательно, угроза со стороны Эванса ничего хорошего мне не сулит.

Но, как говорится, пришла беда – отворяй ворота: к этой угрозе скоро прибавляется еще одна, от которой первая становится более вероятной. Незадолго до того, как звонок возвестил о переходе служащих от деловой активности к вопросам быта, Райман просовывает голову в мой кабинет и предлагает пойти посмотреть, что делается в кафе на углу. Я не имею ничего против подобной инспекции, и вскоре мы располагаемся на своем месте у окна и просим украсить наш столик бутылкой мартини. Завязывается содержательный разговор – «Что новенького?»,

«Ничего особенного», затем, согретый напитком, конопатый наклоняется ко мне и сообщает:

– На будущей неделе тебе придется махнуть в Польшу.

– Обычным порядком или?. – прикидываюсь я наивным.

– Как мы говорили. На днях поставим вопрос перед ван

Вермескеркеном. Шеф подготовлен и не должен отказать.

Об остальном позабочусь я.

– Не получилось бы каких осложнений.

– Осложнений не будет, не бойся!

– Эванс, по-моему, сердитый…

– По поводу того? Глупости. Он на другой день уже ничего не помнит. У него известный принцип – что было, то прошло. Исключительная личность. Особенно по части выпивки.

– Хорошо, Конрад. Я тебе верю. Если уж мы с тобой не будем верить друг другу…

Я смотрю на него открытым взглядом. Он встречается со мною взглядом и отводит глаза. Бывают случаи, когда даже самый отъявленный лицемер испытывает неловкость.