Что может быть лучше плохой погоды. Тайфуны с ласковыми именами

Разговор не прекращается, пока не кончается бутылка, хотя уже не содержит ничего существенного, кроме некоторых мудрых обобщений Раймана по части взаимоотношений мужчины и женщины.

Возвращаюсь на квартиру. Эдит дома не застаю.

Странная женщина. Чуть было жизнью не поплатилась за то, что преждевременно встала с постели, и вот пожалуйста, тот же фокус. Не утруждая себя, вытягиваюсь на кровати, не включая света. Проходит, должно быть, минут десять, и я слышу на лестнице вкрадчивые шаги, почти неслышно открывается наружная дверь, затем дверь комнаты, вспыхивает яркий свет люстры, после чего раздается сдавленный возглас.

– Ты чего пугаешься? – спрашиваю.

– А ты чего притаился в темноте?

– Из экономии. Сегодня купил в кредит машину, и надо поразмыслить, как выплачивать долг.

Это сообщение словно подменило Эдит. Всплеснув руками от изумления, что у нее получилось довольно неуклюже, потому как она не из тех, кто много размахивает руками, Эдит принимается расспрашивать меня, какой марки машина, какая модель, какого она цвета, и предлагает тут же спуститься вниз, чтобы осмотреть мой «мерседес», – словом, готова взорваться от восторга. Я, в свою очередь, делаю вид, что мне приятно ее ликование, и не скрываю удовольствия, когда мне пускают пыль в глаза, короче, ни слова о том, где она была. Такое мое поведение почему-то начинает выводить ее из себя. Бывают женщины

– с ощутимым страхом ждут вопроса, вопрос последует, непременно начинают лгать, если не прибегаешь к расспросам, они сами не свои.

– Ты даже не поинтересуешься, где я была, – небрежно замечает она, меняя платье на пеньюар.

– А почему я должен интересоваться?

– Потому, что у тебя такая привычка.

– Дружба с тобой помогает мне избавиться от множества дурных привычек, – отвечаю я.

Женщина замирает на миг, не успев надеть на себя пеньюар, и, видимо, хочет что-то сказать, но, вовремя вспомнив о магнитофоне, лишь озадаченно смотрит в мою сторону. Я гляжу на нее глазами большого наивного ребенка.

Эдит поправляет пеньюар и подходит к буфету.

– Выпьешь чего-нибудь?

– Мерси, я уже выпил.

Эдит поворачивает обратно, поскольку сама она не из пьющих, садится в кресло, закуривает и снова пытается заглянуть мне в глаза.

– Что с тобой сегодня? Случилось что-нибудь?

– Ничего. А с тобой?

Эдит пожимает плечами, желая тем самым показать, что не намерена отвечать на подстрекательства, и молча продолжает курить. Я следую ее примеру. Мы сидим в тишине комнаты, внешне спокойные, почти как муж и жена, однако оба ощущаем незримое присутствие кого-то третьего, вставшего между нами и не проявляющего ни малейшего намерения уходить, – присутствие нашего общего знакомого, имя которому Недоверие.

Женщина гасит в пепельнице недокуренную сигарету и снова нарушает молчание, на этот раз одним только взглядом, который говорит:

«На какую разведку работаешь, милый?»

«Хочу надеяться, на ту же, что и ты, дорогая», – отвечает мой взгляд.

«Ты мне не веришь?»

«Почему? Напротив!»

И мы продолжаем сидеть вот так, почти как супруги, и обмениваемся мыслями на расстоянии; поскольку диалог между глухонемыми довольно утомителен и, кроме того, трудно быть уверенным в точном значении женского взгляда, я встаю, зеваю со скрытой досадой и – на сей раз вслух – желаю Эдит спокойной ночи и приятных сновидений.

Вернувшись в свои покои этажом ниже, я ложусь в постель и гашу свет, по опыту зная, что в темноте думать легче. Темнота изолирует тебя от мелочей, по которым блуждает взгляд, отвлекая от мыслей. Темнота оставляет тебя в одиночестве, если оно вообще возможно, когда человека окружает свора сомнений и ужасов.

Встреча с Эвансом поставила передо мной существенный вопрос. Встреча с Райманом дала на него ответ.

Степень вероятности, что в скором времени меня выставят из «Зодиака», велика. Райман поставил передо мной задачу. Я ее выполню. После чего в награду за успех Уорнер меня уволит. Что касается Эванса, то он лишь издалека воздействует на ход игры. Конечно, я мог бы уклониться от выполнения задания Раймана. Но это вынудит Эванса сделать другой ход – дать мне мат.

Возможно, я становлюсь жертвой собственной мнительности. Возможно, Эванс действительно забыл о случившимся, а если и не забыл, то подуется какое-то время и перестанет. Возможно, Райман действует в соответствии с нашей прежней договоренностью, не получая указаний от

Эванса. Возможно… но едва ли.

Теперь уже гадать не приходится, кто тут первая скрипка. Следовательно, трудно представить себе, чтобы

Райман действовал без инструкций Эванса. Притом характер поведения этой пары, хотя я и не профессор психологии, раскусить не так уж сложно. Человека моей профессии может иногда обмануть женщина, уверяя, что любит его, но он всегда распознает скрытую неприязнь и лицемерную дружбу противника. Все яснее ясного, а если даже не совсем ясно, то, раз нависает опасность, приходится принимать ее в расчет.