Хозяин снова погружается в глубокие размышления, после чего называет цифру, которая, на мой взгляд, нуждается в уточнении. После оживленного торга поправка принимается. Однако, едва до Фурмана дошло, что справку я желаю получить через несколько дней, он тут же, что-то прикинув, заявил:
– Вы хотите от меня невозможного. А невозможное всегда стоит немножко дороже. Надо будет спешно отлучиться кое-куда, кое-что дать отдельным лицам, а что же в итоге будет иметь фирма, кроме усталости?
– Ладно, – уступаю я. – Но при соблюдении двух условий: никаких проволочек и полная секретность.
– Когда вы имеет дело с фирмой «Фурман и сын», подобные оговорки излишни.
– Превосходно. Вы мне окажете большую услугу. Поэтому я в свою очередь хотел бы оказать вам услугу, притом совершенно бесплатно: не впадите в искушение, дорогой Фурман, получить дважды гонорар за одну операцию…
– Вы меня обижаете.
– Напротив, предвосхищаю вашу житейскую мудрость.
И позволю себе высказать опасение, что в данном случае эта мудрость может вас подвести. Я уже дал вам понять, что защищаю не свои личные интересы. А те, чьи интересы я защищаю, располагают некоторыми документами относительно вашей активной работы в гестапо…
– На эти вещи уже давно стали смотреть сквозь пальцы, – с небрежным видом замечает шеф фирмы.
– Верно, но только не в Голландии и особенно если дело касается обстоятельств, подобных вашим. Стоит некоторым фактам из вашей биографии дать огласку, ваша деятельность в этой стране закончена, Фурман.
– О, моя деятельность и без того идет к концу. И потом, к чему ворошить прошлое?
– Будем мы его ворошить или нет, это целиком зависит от вас.
Когда я встаю с кресла, первое мое намерение –
стряхнуть пыль с плаща, но из деликатности я воздерживаюсь.
– И еще одно: смерть, как уже было сказано, неприятная неизбежность, но торопить ее ни к чему. Господин
Эванс…
– Ш-ш-ш! – Фурман предупредительно подносит палец к своим желтым губам. – О таких вещах не говорят. Вы лучше дайте мне аванс и освободите свою голову от излишних страхов. Все будет исполнено так, что сомневаться в надбавке мне не придется.
– Чтоб вы могли рассчитывать на надбавку, – вставляю я, – вам придется решить еще одну маленькую задачу.
– «Маленькая», выбросьте вы это слово из нашего словаря, – бормочет Фурман. – Вы, я вижу, не из тех, кто занимается мелочами.
– Вы правы. Сумма, которую я вам плачу, даже мне не кажется маленькой. Так вот, мне нужны сведения такого порядка…
Вернувшись из Мюнхена, я не сразу попал домой. А
придя домой, застаю Эдит в постели и с высокой температурой. Охваченная горячей волной лихорадки, женщина даже не замечает моего появления. Пара грязных туфель в прихожей раскрывает причину внезапного ухудшения ее здоровья.
– Существует опасность бронхопневмонии, – говорит врач, выписывая антибиотики.
Делаю все, что в моих силах, чтоб выполнить его предписание, затем иду ненадолго в «Зодиак», потом снова занимаюсь лекарствами и чаями, только под вечер выбираюсь позвонить парикмахеру, но, вконец завертевшись, набираю не тот номер.
Часов в пять выхожу подышать свежим воздухом и сажусь под навесом какого-то кафе. Похолодало, дует пронизывающий ветер, и народу за столиками немного.
Официант приносит мне кофе и удаляется. Я достаю сигареты, но не нахожу спичек.
– Позвольте воспользоваться вашей зажигалкой? – обращаюсь я к человеку, сидящему за соседним столиком и поглощенному чтением газет.
Человек с готовностью щелкает зажигалкой у меня под носом, а я, следуя этикету курильщиков, подношу ему коробку «Кента».
– Но ведь у вас только одна сигарета…
– Не беспокойтесь, у меня есть новая пачка.
Он берет сигарету, однако не закуривает, хотя мог бы это сделать, – в фильтре покоится свернутое в трубочку мое короткое послание.
Выпив кофе, оставляю на столе монетку и, так как ветер действительно очень холодный, иду домой. Возвращаюсь с наступлением темноты. Состояние Эдит очень тяжелое.
Она с трудом дышит и временами бормочет бессвязные слова. Бессвязные, непонятные и, в отличие от того, как это бывает в подобных случаях в кинофильмах, не раскрывающие никакой ужасной тайны. Вызываю по телефону врача, и вскоре он является в сопровождении сестры со шприцами.
Несмотря на уколы, Эдит всю ночь лежит без сознания, голова в огне. Дежуря в кресле возле кровати, я размышляю о своих делах и, между прочим, о том, не собирается ли моя секретарша положить конец всем моим подозрениям самым радикальным способом – исчезнув навсегда.
Жалко. Хотя, возможно, это был бы единственный безболезненный исход нашей абсурдной дружбы, безболезненный для нее, потому что она этого не ощутит, а также и для меня, поскольку причина будет не во мне. У
меня в эти дни такое чувство, что я уже утратил эту женщину, так что другая, физическая утрата явится всего лишь формальным моментом.