Что посмеешь, то и пожнёшь

«Землю – нам, крестьянам!»

«В КПСС произошел раскол: по одну сторону оказалась партия, по другую – ум, честь и совесть нашей эпохи!»

«Коммунисты – выдающиеся творцы чистоты магазинных полок».

«В 1913 году Россия занимала по жизненному уровню тринадцатое место в мире. Сейчас мы прочно удерживаем шестьдесят восьмое место. Вечная слава перестройке!»

«Да здравствуют нищие Советского Союза! самые нищие во всем мире!»

«В перестройке главное не победа, а участие».

«Коммунизм – высшая стадия фашизма! Высшую меру – высшей стадии!»

«Фашизм и коммунизм – две трагедии, очень похожие друг на друга».

«Не ладно в лагере марксизма,В святых основах явный сбой.И бродит призрак коммунизмаУже с протянутой рукой».«Коммунисты всех стран!Соединяйтесь и убирайтесь!»

Наискосок от Сталина жировал райком партии.

И как только Сталина снесли, райком быстренько перебежал в новёхонький дворец у памятника Ленину.

У памятников как-то солидней, надёжней живётся.

У Ленина, по другую руку, прикопалась и наша школка.

А в старом её здании на улице Ниношвили, на бугре, где я учился, теперь детский дом.

Меня впустили.

Я побродил, побродил по коридору, по своим классам.

На камчатке, в углу я сидел плечом к плечу с глуховатым простодушником из Лайтур Георгием Мачавариани. Вот тут сидел Тоганян… А тут Лидуша Сидорова… А тут Зиночка Свешникова, сладкая моя сердечная занозка. А тут Нина Решетникова… А тут Лида Кобенко… Где они? Что они?..

Все они собирались на выпускной.

А я не пошёл.

А в чём бы мне идти? В кирзовых сапожищах? В застиранной до смерти вельветовой рубахе?

А чуть раньше все они снимались на общую карточку. У меня нет той карточки и меня нет на ней.

Я было полез фотографироваться, пристроился в задних рядах, да вспомнил, не на что будет выкупить карточку, и, угнувшись, вылез из радостного, суетливого содома. Как жаль, что никто не заметил, не вернул меня тогда…

Во дворе я сломил веточку с толстой, с одутловатой ёлки, под которой, опоздав в дождь на первый урок, выжидал переменку; сорвал листок с чайного куста… Всё память…

Да было ли всё то, что было?

По временам мне кажется, не было, как нет и старого торгового центра в городке, что выгорел в пожар. На том месте разбили огромную клумбу. И теперь там почти круглый год цветут цветы.

Обежал, поклонился я всем милым уголочкам в городке, и поскакали мы к себе в Насакирали. На пятый.

Только взбежали от станции по Леселидзе на горку, ан вываливается медведем из кладбищенской хмури волоокая кепка с метровой щетиной вокруг орлиной сморкалки.

– Дорогои! Знакомимся будем-да! – и, голодно пялясь на мою половину, пихает мне четвертной.

– В честь чего ты навяливаешь мне зелёную селёдку с топлёным маслом?

– Давай-да мнэ твой дэвушка!

Однако этот носорог мандариновый наглюха порядочный. Швырнуть в рожу? А может, поломать спектаклик? В рожу никогда не поздно подать.

С видимой неохотой я взял бумажку, потёр в пальцах.

– Всего-то одна?

– О! Мнэ эщё эст! Во-от!

– Не пойдёть. Дешёво ценишь моё знакомство.

– Аба, мнэ болша нэту!

Я раскинул руки:

– Помочь ничем не могу.

– Пачаму не магу? Пачаму? Ти нэ нада. Твой красиви кошечка дай один час. Любимся будем-да!

Эка повело хачапура на шашлык.

– Раз я вне игры, так к кошечке и обращайся.

Я сунул ему назад его бумажки.

Не берёт. Вылупился быком.

– Нэт… Отдай сама…

– Да нет уж, дорогунька. Отдавай сам. У нас самообслуживание. И потом… Глянем-ка, что тут передавать…

Я смотрю синие двадцатипятирублёвки на свет.

– Ха! Да ты чего фальшивки суёшь? Смотри, кто тут нарисован? Ленин. Тогда и чалься к нему. А вот когда она, – показываю на Валентинку, – будет нарисована, тогда и поговорим…

Я вдвое сложил бумажки, лениво изорвал в мелочь и этой мелочью осыпал его.

– Пачаму моя денга порвал?

– Потому что ты слишком рано спрыгнул с дерева! – Рывком я надёрнул ему кепку на носяру. – Посиди на дереве ещё с тыщу лет, хоть изредка делай дум-дум… Тогда, чичирка, может, что-нибудь да поймёшь. Цвети и пахни, букет Кавказа!

– А чито, букэт нэ чалавэк?

– Пламенный! Дай тебе Бог жену с тремя грудями! Ну, а пока боженька раскачается… Грустно станет, сходи к Дуньке Кулаковой![392] Утешит… Всё, мурзик сдох!

Я покивал ему двумя пальцами, и мы со своей дражайшей отбыли.

Как-то паршиво на душе.

Не ожидал я от себя такой прыти.

Но что же делать?

Загорелый чукча выкупа́ет у тебя на час твою жену, и ты воссодействуй?