Что такое литература?

Ясное видение даже самой скверной ситуации уже само по себе является оптимистическим поступком, ведь оно предполагает, что ситуация мыслима

, иными словами, что мы не заблудились в ней, как в темном лесу, а напротив, способны от нее отрешиться и, по крайней мере, мысленно, способны держать ее у себя перед глазами и тем самым ее превзойти, и еще мы можем принимать собственные решения по отношению к ней, даже в том случае, если это самые отчаянные решения. Именно теперь, когда все Церкви нас отвергают и отлучают, когда писательское искусство, загнанное в угол пропагандой, похоже, утратило присущее ему влияние, как раз и настала пора заявить о себе нашей ангажированности. Речь идет не о том, чтобы набивать цену притязаниям литературы, а всего лишь о том, чтобы все их задействовать, даже без надежды на успех.

1. Для начала следует произвести переучет всех наших потенциальных

читателей, иными словами, переучет социальных слоев, которые нас не читают, но в принципе могли бы и прочесть. Не думаю, что мы глубоко затронули школьных учителей, и это досадно: уже не раз бывало так, что они выступали посредниками между литературой и народными массами (21). Сегодня многие из учителей сделали свой выбор: они распространяют среди учеников либо христианскую идеологию, либо сталинизм – в зависимости от того, к какой партии они сами принадлежат. Среди них есть и те, кто до сих пор колеблется: именно их и следовало бы привлечь на нашу сторону. О мелкой буржуазии – недоверчивой и постоянно обманываемой, и, в силу своих заблуждений, столь легко склонной следовать по путям, проложенным фашистскими подстрекателями, – написано немало. Но не думаю, что слишком часто писали для нее (22), если, конечно, не считать агитационных листовок и брошюр. Тем не менее эту мелкую буржуазию можно привлечь к чтению, во всяком случае, некоторую ее часть. Наконец, существуют еще более отстраненные, трудно различимые и значительно труднее подверженные влиянию группы людей из народа: к коммунистам они не примкнули или отделились от них, и таких людей рискует поглотить либо покорное безразличие, либо глухое недовольство. Кроме них нет никого; крестьяне почти совсем не читают, – хотя и читают чуть больше, чем 1914 году, – а рабочий класс надежно блокирован. Таковы условия задачи: они не внушают особенного оптимизма, но с ними надо сообразовываться.

2. Как приобщить к нашей реальной публике кое-кого из этих потенциальных читателей? Книга инертна, она оказывает влияние на того, кто ее откроет, но вот открыть себя она никого не принудит. О «популяризации» вопрос не встает: мы вместе со всей своей литературой попали бы «из огня да в полымя» и, желая уберечь ее от подводных камней пропаганды, прямо на них и напоролись бы. Итак, нам необходимо прибегнуть к новым средствам: они уже существуют; американцы уже подыскали для них имя: «mass media», то есть средства массовой информации; в средствах массовой информации как раз и заключены истинные ресурсы, которыми мы располагаем для завоевания потенциальной публики: это газета, радио и кино. Естественно, нам придется в зародыше подавить наши угрызения совести: само собой разумеется, что именно книга – самая благородная, самая древняя форма существования литературы; нам, конечно же, надо будет постоянно возвращаться к ней, но существует и литературное мастерство радиопередачи или кинофильма, редакционной статьи или репортажа. Нет никакой необходимости популяризировать: кино, по своей природе, призвано говорить с большим числом людей; оно рассказывает им о множестве людей и об их судьбах; радио воздействует на своих слушателей, когда они сидят за столом или лежат в постели, то есть в те минуты, когда они менее всего защищены, когда они пребывают в почти неодолимой расслабленности одиночества; сегодня радио пользуется этим для того, чтобы их одурманивать, но ведь именно в такие мгновения можно было бы с наилучшим результатом взывать к доброй воле слушателей; именно в такие мгновения они либо пока еще не играют своих социальных ролей, либо уже перестали их играть. Мы пользуемся влиянием на радио: нам надо только научиться говорить образно и передавать заключенные в наших книгах мысли новым языком.