Чучело и его слуга. Я был крысой

– Рвать вещи нельзя! – повысила голос Джоан. – Мне теперь придется сшивать это все обратно! У нас так не принято – рвать все на кусочки! Ох ты, господи…

Чем дольше она разглядывала постель, тем яснее понимала масштаб катастрофы. Столько работы! Она и за день не управится…

– Ты это сделал потому, что был крысой? – спросил Боб.

– Да! – кивнул Роджер.

– Ага-а, – протянул старик. – Так я и думал. Это все объясняет.

Но Джоан было не до его теорий.

– Какая разница, кем он был! Важно то, кто он сейчас! Ты больше никогда не будешь портить хорошие вещи, понятно? – выкрикнула она и, схватив мальчика за худенькие плечи, как следует встряхнула его – не больно, но так, чтобы он понял, что дело нешуточное.

– Пойдем на кухню, – сказал Боб. – Я тебе кое-что расскажу. Но сначала – еще один урок хороших манер! Ты огорчил Джоан. Значит, теперь ты должен попросить прощения.

– Простите, – сказал мальчик. – Я все понял. Простите.

– Ну, пойдем.

Боб взял его за руку, и мальчик пошел с ним, но как-то неуверенно, переминаясь с ноги на ногу. К счастью, до Боба вовремя дошло, в чем дело, и в уборную они успели в самый раз.

– Когда тебе опять приспичит, ходи сюда, – наказал Боб.

– Да, – кивнул мальчик. – Здорово придумано!

– А теперь – завтрак. И вот еще что. От сорочки, я вижу, не так много осталось, но ты хоть завернись в лоскуты. Нельзя разгуливать голым, это неприлично.

Усевшись за стол, Роджер смотрел, как Боб отрезает от буханки два ломтя и кладет их на решетку над огнем, чтобы поджарились.

– Сделаю тебе яичницу, – сказал старик. – Любишь яйца?

– Да, да! – обрадовался Роджер. – Спасибо! Яйца я очень люблю!

Боб разбил яйцо на сковородку, и Роджер изумленно разинул рот, глядя, как пузырится и брызжет белок вокруг блестящей золотой сердцевины.

– Ух, красотища! – выдохнул он. – Я никогда не видел, что у яйца внутри!

– А я так понял, ты раньше ел яйца.

– Ел, но было темно, – пояснил Роджер.

– Ты тогда был крысой? – уточнил Боб.

– Да. Я тогда был с братьями и сестрами. И мы ели яйца в темноте.

– Ну, тогда ясно, – невозмутимо ответил Боб и выложил яичницу на тарелку, а к ней – один из тостов, намазанных маслом.

Роджер едва сдержался – так ему хотелось наброситься на еду, – но все-таки вспомнил, что надо сказать «спасибо». Но как только с хорошими манерами было покончено, он вцепился в тарелку обеими руками, макнул голову прямо в яичницу, еще скворчащую от жара, – и тут же отдернулся, хватая воздух ртом. Глаза его блестели от слез, с кончика носа капал желток. Страшно расстроенный, Роджер повернулся к Бобу.

– Ох, да чтоб меня! Надо было тебе объяснить, как едят яичницу мальчики, – покачал головой Боб. – Ты, верно, забыл, что ты уже не крыса?

– Угу, – промямлил Роджер, сосредоточенно облизывая пальцы, которыми только что попытался вытереть лицо. – Лодки не было, вот я и решил поесть ртом.

– «Ложки», а не «лодки», – поправил Боб. – Но яйцо едят ножом и вилкой. Вот, смотри, как я делаю, и повторяй за мной.

Забыв про слезы и перепачканную желтком физиономию, Роджер старался как мог. Управляться с вилкой оказалось куда труднее, чем зачерпывать ложкой молоко, но всякий раз, когда мальчик в огорчении опускал руки, Боб говорил ему: «Поешь хлебушка!» И Роджер хватался обеими руками за тост, откусывал кусок и быстро-быстро жевал передними зубами.

– Мне нравится тост, – сказал он. – И яйцо.

– Вот и славно. А теперь слушай. Нужно выяснить, откуда ты взялся и есть ли кто-то, кому положено о тебе заботиться. Ведь сам ты о себе не позаботишься, ты слишком мал. И остаться здесь ты не можешь, потому что… Потому что у нас нет на тебя никакого права, понимаешь?

– А я хочу остаться здесь. Не хочу никуда идти.

– Ну… мы должны все сделать по правилам. Знаешь что? В Городском Совете сидят умные люди, они знают, как правильно. Вот к ним-то мы и пойдем.

– Да, это правильно, – согласился Роджер.

Городской Совет

Чтобы попасть в нужный кабинет, им пришлось подняться по роскошной парадной лестнице на самый верх, а потом еще пройти по обшитому деревянными панелями коридору. Боб и Джоан вели мальчика между собой и на всякий случай крепко держали его за руки: он то и дело как-то странно подергивался, словно хотел убежать.

– Тебе что, опять нужно в уборную? – спросил Боб.

Джоан на него шикнула – мол, разве можно говорить такие грубые слова, когда они в таком важном месте? – но Боб упрямо добавил:

– Бывает, что важнее уборной нет ничего на свете.

– Да нет, – ответил Роджер. – Я просто хотел попробовать это дерево на стенах, какое оно на вкус.

– Он и вправду чудной, – пробормотала Джоан, но все равно посмотрела на него ласково. Что ни говори, мальчонка выглядел славно: его каштановые вихры были аккуратно причесаны и смочены водой, чтобы не торчали во все стороны, ливрея – выстирана и отглажена, а черные блестящие глаза смотрели на все вокруг с живым любопытством.

В кабинете им пришлось сесть и подождать, пока дама, которая занималась потерявшимися детьми, заполнит какой-то бланк. Боб едва дождался – так ему не терпелось поскорее во всем разобраться.