Чудо - из чудес

            Стас вздохнул и указал на совсем крошечную, в зеленой патине, медную монетку, тем не менее, в виду своей особенной значимости, занимавшую отдельную ячейку.

            — … когда Спаситель пришел к ним, они не узнали его. И больше того — распяли на Голгофском Кресте. При Понтии Пилате. Именно в этом году, когда ходила в Иерусалиме эта монета. Видите дату в венке и буквы LIZ, то есть 17 — год правления императора Тиберия. Наверняка ее держали в руках те, кто кричал Пилату «Распни Его, распни» и те, которые слушали Христовы проповеди, исцелялись от множества болезней и потом в итоге последовали за ним до конца…

            — Стас! — словно очнувшись, нетерпеливо показал на часы Ник.

            Но тот словно не слышал его.

            Стараясь даже не притрагиваться к крупной серебряной монете с изображением богатырского профиля, он с упоением продолжал:

            — А это — образец одного из тех самых тридцати сребреников, которым могли расплатиться за предательство с Иудой. Тетрадрахма финикийского города Тира. На лицевой стороне аналог Геракла — Мелькарт. На оборотной — орел. Если быть совершенно точным, то их могло быть четыре разных вида. Но этот ученые считают наиболее вероятным. Очевидно, хозяин этой коллекции держал его у себя, чтобы она своим блеском жгла его взгляд…

            Давила своею серебряной тяжестью…

            Колола своими острыми зазубринами и трещинами, сделанными во время ручной чеканки…

            Уязвляла следами ударов и царапинами, которые появились на ней за время хождения по многим городам и странам…

            Будила совесть…

            Звала к покаянию…

            И постоянно напоминала, что, совершая любой грех, мы тоже предаем Христа, а значит, получаем свои сребреники.

            Правда, не монетами, как Иуда, а в виде удовольствия или различных земных благ.

            Иными словами — современные сребреники Иуды…

            Стас немного помолчал, прижав ладонь к груди, пообещал Нику, что будет теперь предельно краток.

            Хотя тот уже, задумавшись, и не торопил его.

            И стал показывать:

            — Вот это — лепта Ирода Великого. Главное ее достоинство в том, что она ходила в Иудее, когда родился Христос. Это — монета римского императора Клавдия, во время которого началась апостольская проповедь. Самое интересное, что она отчеканена в Антиохии, где именно в это время христиан впервые стали называть христианами.

            Стас готов был говорить без конца.[16]

            И даже Ник уже слушать его, не перебивая.

            Но тут не выдержала Рита.

            — А где же — денарий Тиберия? — дождавшись очередной паузы, спросила она, все время по ходу рассказа сверявшая образцы монет с их копиями на фотографиях. – Я что-то нигде не вижу его… Вот тут он должен лежать, — показала она на единственную пустую ячейку, — но его почему-то нет…

            — А его и не может быть здесь! — усмехнулся Стас.

            — Почему? — в один голос спросили Рита и Ник.

            — А потому….

            Стас опустил руку в нагрудный карман пиджака, достал крепкий прозрачный пакетик, в котором была бумажка, развернул ее и театральным жестом показал небольшую серебряную монету.

            — … что он — вот!

            — И правда — он самый! — сверившись с листом, так и ахнула Рита. — Но… почему он у тебя? Откуда?!

            — Отсюда! — кивнул на ларец Стас и, наконец, объяснил: — Все дело в том, что мне подарил его твой… простите, ваш дед. Ну, в тот вечер, когда он встал с коляски.

            — Точно. Он что-то рассказывал мне об этом, но я не придала значения… — сказала Рита и вопросительно посмотрела на Ника:

            «Мол, что же теперь делать? Ведь Градов поставил обязательным условием, чтобы этот денарий был в коллекции! А коллекция, в свою очередь, вошла во все то, что отойдет ему с этим домом».

            — Стас! — уже деловым тоном сказал Ник. — Во сколько можно оценить эту коллекцию? Я понимаю, что это дело не одной минуты и даже часа. Но — хотя бы приблизительно. Плюс-минус тысяча долларов.

            — Хорошо, я попробую… — согласился Стас.

            И, благодаря калькулятору в телефоне привычно принялся за дело.

            Пока он подсчитывал, в дом вошла Анастасия Семеновна.

            Градова…

            Затем — Голубева, по фамилии спасавшего её от бывшего мужа Василия Ивановича Голубева, ставшего после отцом Тихоном...

            Снова Градова…

            И вот теперь, после окончательного избавления от него — сама по себе…

            Стас покосился на нее и удивился: она совсем не постарела за это время. Наоборот, похудела и от этого стала словно моложе.

            — Вот, — сказала она, — зашла, увидев здесь, наконец, огонек. К тому же, ко мне только что заходили, мебель просили. Берите, конечно, сколько вам надо. А ты, Риточка, что теперь будет здесь жить?

            — Да нет, я надеюсь, что сегодня продам этом дом, — призналась Рита.

            — Везет тебе. Вот бы и мне свой продать… — со вздохом сказала Анастасия Семеновна.

            — Что так? – насторожился Ник.

            — Да есть одно серьезное обстоятельство.

            Анастасия Семеновна подошла к Нику и что-то прошептала ему на ухо.

            — А-а, — с уважением протянул Ник. — Это дело благое. А вы хорошо все обдумали?

            Анастасия Семеновна молча кивнула.

            — Ну, тогда сейчас же решим и ваш вопрос. Стас! Долго тебя еще ждать?

            —Нет, все! — отозвался Стас.

            И, показывая цифры на калькуляторе, сказал: