И в этот же момент Махараджи сказал: «А если вы откроете глаза, вы ослепнете». И тут они внезапно ощутили, что атмосфера в комнате изменилась. Через закрытые глаза они увидели яркий свет, а также услышали звук, будто кто-то пьёт. Когда им было позволено оглянуться, они увидели опустевшее ведро и небольшую лужицу молока на полу, несколько капель стекало с губ Ханумана. Махараджи велел им собрать молоко с пола и раздать его в качестве прасада от Ханумана.
В одной маленькой деревушке был крошечный храм Ханумана. Его посещали местные жители. Практика состояла в том, что преданный приносил сладости и предлагал их в качестве подношения мурти, отдавая их священнослужителю. Тот относил сладости в комнату или альков, где находилось мурти, и задёргивал за собой занавесь. Затем он предлагал сладости мурти, произнося соответствующие мантры. После этого священнослужитель обычно брал немного сладостей и откладывал их для угощения проживающих в этой местности бедных детей. Остаток он приносил обратно преданному в качестве прасада, которые тот затем съедал, чтобы таким образом получить благословение Ханумана.
Случилось так, что старому священнослужителю этой деревни пришлось отлучиться домой из-за болезни родственника, и он оставил вместо себя молодого парня, который любил присматривать за храмом в его отсутствие. Вскоре пришли несколько преданных и принесли сладости. Юноша взял их, как это делал священник, и пошёл за занавесь.
Хотя он раньше никогда не был рядом с Хануманом за задёрнутой занавесью, он предложил сладости мурти. Однако Хануман не взял их. Юноша расстроился и потребовал, чтобы Хануман принял сладости. Он даже взял палку и начал колотить ею мурти. И тогда внезапно сладости исчезли с блюда, а юноша вернулся к преданным и радостно сообщил, что Хануман принял их подношение. Преданные, зная, что они всегда получают часть подношения обратно, решили, что юноша присвоил себе все их подарки и, избив его, прогнали прочь. Когда священнослужитель вернулся в храм и услышал о происшедшем, он сказал: «Всю свою жизнь я надеялся обрести такую чистоту, чтобы Хануман принял мои подношения. Но мне так и не удалось этого достичь. Этот же юноша наделён такой чистотой, и он получил благословение».
*
В последний день своего пребывания в Каинчи Махараджи на две минуты остановился перед Хануманом и сложил ладони. На нём было только дхоти. Вокруг стояла полная тишина. Один давний преданный сказал, что это был второй раз за всё время, когда он видел Махараджи, совершающего подобное действие. Первый раз был во время освящения этого мурти.
Качества Ханумана так описываются в текстах, повествующих о нём.
Я кланяюсь сыну бога ветра, любимому преданному Шри Рамы, предводителю обезьян, вместилищу всех добродетелей, первейшему из мудрых, огню, призванному поглотить расу демонов, обладателя тела, которое сияет подобно горе золота, и обители неизмеримой силы. (Тулсидас, «Шри Рамачаритаманаса».)
*
Кто такой этот Хануман в облике обезьяны? Рама дал ему свободу в этом мире. Он знает Раму, а Рама знает его. Хануман может вломиться куда угодно и вырваться откуда угодно. Его нельзя остановить, как нельзя остановить вольный ветер в полёте. Хануман может заметить тирана, он смотрит не на слова, а на поступки, и он пойдёт и вырвет ему бороду. Никакая маскировка и пустые слова не могут ввести в заблуждение дикое животное... Хануман возьмёт вашу печальную мелодию и с её помощью создаст весёлый танец. Сильна его охрана... Сына Ветра. (Уильям Бак, Рамаяна.)
*
Хануман не обезьяна, он — божество в форме обезьяны. Никто не может сравниться с ним. Он смелый и добрый, он излучает свет, он друг кротких, он сильный и умный, он знает всё о времени и месте (из сочинений Тулсидаса и работ Бака).
— Послушай, всемогущий Хануман, почему ты пребываешь в безмолвии? Сын бога-ветра, ты силён, как твой отец, и ты есть вместилище ума, благоразумия и духовной мудрости. Есть ли что-либо в этом мире, что тебе трудно было бы исполнить, милое дитя? Ради служения Шри Раме ты спустился на землю. — Как только Хануман услышал эти слова, он вырос до размера горы; тело его сияло подобно золоту, оно было полно блеска и великолепия, будто он был ещё одним царём гор. (Тулсидас.)
*