Чудовище

Рен задыхается, на его лице проступает догадка. Он наставляет меч на плечо Дэррелла, острие останавливается в миллиметре от кожи.

— Ты продал их на корм Сонзеку?

Дэррелл поднимает руки.

— Это все Барнабас придумал, светлая голова. А меня просто нанял. Он хорошо платит, ну а мне денежки всегда нужны. Да и какой дурак откажет колдуну? А ему это зачем-то надо было. Личное дело, понимаешь. — Он смотрит на меня. — Вот вроде как тебя убить.

Рен шагает туда-сюда перед клеткой.

— Всех девочек, и совсем маленьких тоже? И Делию!

— А Сонзек — это что? — спрашиваю я, окончательно потеряв нить беседы.

Рен оборачивается. Лицо у него бешеное.

— Ты что, вообще ничего не знаешь? Нет в Белладоме никаких цветов и фонтанов. Это город торговцев и купцов. А под утесами на берегу у них живет древнее морское чудовище, и их идиот-король его разозлил. И теперь он каждое полнолуние должен сбрасывать с утеса по девушке, не то Сонзек затопит город. Энсель потому и полез в Брайр, тогда у нас и случился этот кошмар с колдуном.

Рен бьет ладонью по стволу дерева, потом трясет рукой. Дэррелл хрюкает и в награду получает тычок рукоятью меча.

— Это ты виновата, — говорит Рен и идет ко мне. — Все твоих рук дело.

Я смотрю в землю. Под ногами у меня пробиваются травинки.

— Знаю.

Рен останавливается. Он ждал, что я буду возражать. Мог бы уже узнать меня получше, почти разочарованно думаю я.

Во мне поднимается решимость, смывающая на своем пути все — и грусть, и жалость к себе. Да, это я во всем виновата. Но я все исправлю. Я придумаю, как сделать, чтобы Барнабас, Энсель, Дэррелл и все их подручные пожалели о том дне, когда впервые услышали про Брайр.

Я расправляю плечи и иду к запряженной в повозку лошади. Она ржет и тычется мне носом в шею. Я отвязываю поводья.

— Ты что делаешь?

— На. — Я сую ему поводья. — Мы едем в Белладому. Мы вернем Делию и остальных девочек домой.

День шестьдесят второй

Я лежу у костра и гляжу, как бледнеют звезды в рассветном небе.

После того как я изложила свой план, Рен не сказал мне ни слова. Но он пошел со мной, и мы вместе спрятали повозку в рощице и накрыли холстиной. Чем дольше Дэррелл просидит незамеченным, тем лучше. Если он выберется, то побежит прямиком к Барнабасу.

Я вздрагиваю. Только колдуна нам сейчас и не хватало. А вдруг он уже идет по нашему следу?

Рен спит, завернувшись в позаимствованное у Дэррелла одеяло. Видно, что ему холодно, он напуган, и мне так хочется обнять его и сказать, что все будет хорошо.

Но мне нельзя к нему прикасаться. Прошлым вечером, передавая жареную крольчатину, я случайно коснулась его руки, и он отпрянул.

Противно.

Я чужая в Брайре. И в Белладоме тоже, пусть даже Рен в это не верит. Я чужая для Барнабаса, моего лжеотца, и для Оливера, который был отцом мне-прежней, девочке по имени Розабель.

Я чужая везде.

Рен зевает.

Я переворачиваюсь на спину. Он рассердится, если увидит, что я на него глазею. Солнце уже встало, и на небе гаснут последние звезды. Мы не знаем, далеко ли еще до Белладомы, но нам надо идти. Дэррелл обычно отсутствовал не больше нескольких дней, так что, думаю, город уже близко.

Меня беспокоит другое: как мы вытащим девочек из замка. Даже если мы придумаем, как проникнуть внутрь, и доберемся до них, они ни за что не пойдут за чудовищем, которое их в эту Белладому притащило. А ведь чтобы помочь им бежать, мне наверняка понадобятся и хвост, и когти, и крылья.

Придется их как-то убедить, что я хочу помочь. Но это будет нелегко.

Рен встает и, не оглядываясь, идет в лес. Не желает меня замечать. Что ж, пусть не замечает сколько душе угодно; я все равно помогу ему, что бы он там ни говорил.

После исчезновения Делии он стал другим. На мягком лице проступили морщинки, и теперь оно выглядит усталым и печальным. Глаза у него по-прежнему блестят, но уже не от готовности к проказам, а от жажды мести.

Это я виновата.

Наверное, после того как Розабель — я — умерла, он решил, что отвечает за Делию. А теперь потерял их обеих.

Я собираю в мешок вещи, которые мы забрали у Дэррелла, и тут меня окатывает ужасом. А вдруг Барнабас отправил Розабель в Белладому? Вдруг на самом деле я умерла там? Он ведь так и не сказал, куда унес мое тело, когда исчез из дворца. Он столько мне лгал, что россказни насчет быстрой смерти тоже кажутся более чем сомнительными. Плащ у меня теплый, но я вздрагиваю.

Рен возвращается, на ходу вытаскивает из кармана ломоть вяленого мяса и, жуя, садится на лошадь и выезжает на дорогу.

Я изо всех сил стараюсь за ним поспевать, но всякий раз, как я оказываюсь рядом, он пришпоривает лошадь.

Что ж, выбора у меня нет — придется лететь, иначе отстану. Я раскрываю крылья и отрываюсь от земли. Люблю летать — но, боюсь, теперь Рен окончательно поверит в то, что я чудовище.

Но он на меня не смотрит.

— Рен.

Молчание. Ни движения губ, ни взгляда. Он молчит и глядит на дорогу перед собой, а я знай машу крыльями рядом. Я загораживаю лошади дорогу. Она ржет и пятится, Рен подпрыгивает в седле.

Я умоляюще протягиваю руку:

— Нам надо поговорить. Нужен план.