– Я думал, что с баллоном ничего страшного быть не может, – пожал плечами Стас. – Я ведь занимался дайвингом. На Байкал к Генкиному деду ездил. И на Красное море… Если бы я знал, что там такое течение образуется!
– Короче, если б не Полундра – кирдык бы тебе, – фыркнул Атаманов. – А зачем вы вообще там ковырялись? Если змея нет, то что вы тогда искали?
В церкви тут же стало тихо.
– Действительно… – кашлянул генерал Полторецкий. – Станислав, если это некая семейная тайна, то мы, разумеется, не вправе настаивать на разглашении.
– Это и есть семейная тайна, – помолчав, сказал Стас. – Только не моей семьи. Дед один это знал… и никому не мог сказать. И всю жизнь этим мучился.
– Он в самом деле никому об этом не рассказывал? – вдруг спросил генерал Полторецкий. – Никому, никогда, ни слова? За… почти семьдесят лет?
– Никому, – машинально отозвался Стас. И тут же встрепенулся: – О чём вы спрашиваете? Вы разве знаете?..
В старой церкви снова стало тихо. Все смотрели на старого генерала и Стаса. Те, в свою очередь, разглядывали друг друга. Наконец генерал Полторецкий сказал:
– Стас, если вы не возражаете, я бы очень хотел увидеть эскизы вашего деда.
– А уж я-то как хотел бы! – проворчал Шампоровский. Стас коротко улыбнулся и поднялся.
– Идёмте.
До Сватеева добирались по колено в воде: ручьи и ручейки весело бежали по косогору, пробираясь к реке. Но на самом холме уже было сухо, и солнечные блики играли на ряби бегущей под обрывом воды. Дом стоял открытым настежь, и Стас сразу же пригласил всех в комнату.
– Заходите… Генка, ставь чайник! Извините, угощать особенно нечем: всё подъели.
Натэла молча достала из рюкзака печенье в пакете и остатки пирога, протянула стоящему рядом Генке. Тот широко улыбнулся в ответ.
– Натэлка, иди сюда! – сразу же забеспокоился Атаманов. – А ты, Змей Горыныч, вообще смотри в другую сторону! Тебе вроде чайник велели ставить?
– Атаман, не психуй, – вмешался Пашка. – А вы, пацаны, имейте в виду: Натэла Ревазовна – достояние республики и охраняется государством!
– Пашка, за-амалчи! – рассердилась Натэла. – Дураки несчастные, вести себя нэ умеете в чужом доме! Стас, извините их…
– А ваши девчонки вообще все заняты? – вдруг спросил Стас.
– Все! – свирепо отрезал Атаманов. – Где этот твой чайник? Сам сейчас поставлю, если тут все без рук!
Шампоровский тем временем бродил по комнате, разглядывая портреты и пейзажи. Возле некоторых он надолго останавливался и глубокомысленно мычал.
– Стас, скажите… вы не думали всё это продавать?
– Не думал, – хмуро отозвался Стас. – Да никто и не купит.
– Отчего же… Я бы купил. Мастерство учеников Павла Корина вообще высоко ценится.
Шампоровский заметил это между прочим, не отрывая взгляда от загорелой физиономии деревенского пастуха на портрете. Но Стас сразу же напрягся:
– Что вы имеете в виду?
– В виду?.. Только то, что ваш дед или не был самоучкой, или это не его работы. Лично вам, как его наследнику, какой вариант ближе? Вы вообще, извиняюсь, законный наследник? Потому что, если не было завещания, то всё это должны иметь ваши родители…
– Я – законный, по завещанию, но ничего не продам! – отрезал Стас. – А вы… простите… кто?
– Я, скажем, эксперт-искусствовед. И, честно сказать, не понимаю, зачем вы делаете из своего деда такую уж тайну. Или, может быть, вы сами не знали? Ваш дед… хотя, скорее всего, всё же его отец… был москвичом? И работал с Павлом Кориным? А потом…
– …а потом наступил тридцать седьмой год, – хмуро закончил Стас. – И да, вы правы. Не дед, а его отец. Его настоящая фамилия – Крестовоздвиженский.
– Ясно. Из семьи священника?
– Да. Только он сам сан не принимал, а учился живописи. – Стас смотрел на Шампоровского внимательно и восхищённо. – Как вы догадались?! Никому никогда в голову не пришло!
– Так никто из знающих людей этих работ и не видел, – вздохнул Шампоровский. – Итак, юноша, отец вашего деда уехал из Москвы…
– …потому что там уже вовсю шли аресты! Уже посадили всех его друзей и половину семьи! И прабабка сказала: «Собираем детей и уезжаем в деревню». Она сама была отсюда, из Сватеева, дочь местного попа. Прадед умным человеком был, согласился. В одну ночь собрали вещи и уехали. Прадед поступил в колхоз плотником… он вообще много чего умел, не только рисовать! Кирпичи класть по старинной книге выучился, тут все печи в деревнях его работы!
– А кисть в руки больше не брал?
– Только лозунги на праздники писал, – криво усмехнулся Стас. – И учил сына Фёдора рисовать.
– Это, значит, как раз вашего деда?
– Да. Дед один из шестерых детей имел способности, вот отец его и учил. Всему, что сам знал. И грамоте, и математике, и истории, и живописи… И даже как стены под фрески загрунтовывать. Дед после, когда расписывал церковь, всё делал по отцовским записям, слово в слово. И – вот, получилось!
– Так вот откуда иконописная манера вперемешку с серыми ватниками… – пробормотал Шампоровский. – Кто бы мог подумать – ученик Корина в глухой смоленской деревне! А вот это на столе те самые эскизы?
Стас молча кивнул, и Шампоровский принялся за изучение.