Чукотскіе разсказы

Дѣйствительно, разсказъ о смерти Якунина, подъ которымъ подразумѣвается майоръ Павлуцкій[132], довольно распространенъ среди чукчей въ нѣсколькихъ различныхъ варіантахъ.

— Такъ и было съ нимъ! — повторилъ старикъ съ удареніемъ. — За то: — не убивай жестоко мужчинъ и женщинъ.

— Буде тебѣ-ка лепетать! — грубо возразилъ Митрофанъ по-русски. — Жестоко убивалъ?!.. Вы сами то чего дѣлали?

— Вонъ, старики-то сказываютъ, — обратился онъ ко мнѣ. — Чукочью деревню[133] первый разъ разорили, не то что людей перерѣзали, а то есть ѣдушку, юколу тамъ, рыбу, костье, все на земь прибросали и ногами притоптали…

— Надо было васъ чертей не такъ еще наказывать! — продолжалъ онъ съ ненавистью въ голосѣ, — снова обращаясь къ Иэкаку, но не отступаясь отъ русской рѣчи, совершенно непонятной сказочнику. — Вишь, расплодились! Табуны то кругомъ развели, чисто, какъ грязь. А земля то вѣдь наша, дѣдовска…

Въ качествѣ Анюйщика, Митрофанъ считалъ себя имѣющимъ право владѣнія на всѣ тундры и лѣса каменнаго берега Колымы, занятые теперь чукчами, но нѣкогда дѣйствительно составлявшіе охотничью территорію его предковъ.

— А тебѣ, видно, завидно на ихъ стада? — спросилъ я шутя.

— Какъ не завидно будетъ! — сознался Митрофанъ. — Мы голодные сидимъ, а ихъ ѣда кругомъ нихъ сама на ногахъ ходитъ.

— А вы тоже заведите стадо! — сказалъ я.

— Какъ же заведешь! — сердито сказалъ Митрофанъ. — Надо вѣдь на гору идти, на волѣ ходить. Насъ развѣ отпустятъ? А службы кто справлять станетъ? Мы все равно привязанные. Живемъ, какъ на цѣпѣ! Своя воля була бу, я давно-бу, пожалуй, ушелъ къ чукчамъ…

Митрофанъ имѣлъ въ виду гнетъ денежныхъ и натуральныхъ повинностей, который заставляетъ каждое общество колымскихъ порѣчанъ[134]

прикрѣплять своихъ членовъ къ ихъ мѣсту жительства на рѣкѣ настоящими крѣпостными узами. Въ словахъ его было много правды. Не будь этого прикрѣпленія, многіе молодые люди, можетъ быть, дѣйствительно ушли-бы на гору и обзавелись стадами оленей.

Наступило короткое молчаніе.

— А что, Йэкакъ! — началъ опять Митрофанъ, желая въ свою очередь, подразнить старика. — Гдѣ твое стадо?

— Не нужно стада! — живо возразилъ Йэкакъ. — Заботы много!..

— А правда, что у тебя и ѣздовыхъ (оленей) нѣтъ? — продолжалъ Митрофанъ насмѣшливо. — На Акангиныхъ будто оленяхъ ты и въ гости ѣздишь?..

Старикъ насупился. Для чукчи, особенно для старика, считается весьма предосудительнымъ не имѣть собственной упряжки.

— Двѣ упряжки есть, четыре кладовыхъ оленя, восемь всего! — угрюмо возразилъ онъ. — Кто говоритъ, что я пѣшъ?..

— Люди говорятъ! — не унимался Митрофанъ. — Говорятъ, будто ты и на тотъ свѣтъ хочешь ѣхать на Акангиныхъ оленяхъ.

— Полно врать! — сердито сказалъ Йэкакъ.

— Да, полно врать! — передразнилъ Митрофанъ. — А мой совѣтъ, лучше иди пѣшкомъ! Гырголь увидитъ, все равно отниметъ; станешь пѣшъ, еще придется нарту волочить самому.

По вѣрованію чукчей надъ тѣломъ умершаго должны быть убиты непремѣнно его собственные упряжные олени, ибо чужихъ на томъ свѣтѣ все равно отберутъ ихъ бывшіе владѣльцы.

Поэтому если нѣтъ собственныхъ оленей, не можетъ быть и погребальнаго жертвоприношенія.

Йэкакъ серьезно разсердился.

— Собачій языкъ? — крикнулъ онъ. — Зачѣмъ ты присталъ къ моимъ оленямъ! Развѣ хочешь выклянчить кусокъ мяса на подарокъ женѣ?..

Я поспѣшилъ остановить возникавшую ссору, но словоохотливость Йэкака пропала. Онъ угрюмо отодвинулся къ стѣнѣ и не только не хотѣлъ разсказывать больше, но не отвѣтилъ даже на мой вопросъ относительно вѣроятности пріѣзда на завтра вышеупомянутаго Коравія Кутылина изъ Крѣпости Собранія (такъ называютъ чукчи Нижне-Колымскъ). Я, впрочемъ, не сталъ настаивать на разспросахъ. Глаза мои слипались. Въ мозгу внезапно возникали смутные и неожиданные обрывки фразъ и образовъ, которые безцеремонно прерывали обычное теченіе моихъ мыслей, потомъ сами заволакивались туманомъ. Еще черезъ десять минутъ мы всѣ спали, какъ убитые, позабывъ Якунина и его погибшее войско.

Мнѣ, впрочемъ, снились письма и газеты, которыхъ я ожидалъ уже два мѣсяца. Митрофанъ съ полночи сталъ ворочаться и стонать. Быть можетъ, ому пригрезилось то самое податное ярмо, которое мѣшало ему завести соблазнявшее его оленье стадо.

Русскій чукча

— Слушай меня, Вэипъ! Я хочу говорить! У меня есть слова для васъ, таньги!.. — Я съ удивленіемъ посмотрѣлъ на говорившаго. То былъ Етынькэу, второй сынъ нашего хозяина Номгатли, парень совсѣмъ молодой, безусый и, къ тому же, не имѣвшій жены, которому вовсе не приличествовало обращаться въ такомъ тонѣ къ людямъ, сидѣвшимъ на почетномъ мѣстѣ въ шатрѣ его отца.

— Такъ не говорятъ съ гостями! — съ упрекомъ возразилъ Высокій Амулинъ, сѣдой старикъ, сидѣвшій рядомъ со мною, предупреждая мой отвѣтъ. Онъ былъ гостемъ, какъ и мы, и пріѣхалъ вслѣдъ за нами съ послѣдняго стойбища — съ единственною цѣлью лишній разъ напиться чаю, не видѣннаго въ этомъ околоткѣ уже около четырехъ мѣсяцевъ.