Чукотскіе разсказы

Къ Номгатлѣ мы заѣхали случайно по дорогѣ на большой бѣгъ, назначенный черезъ три дня у богатаго стадовладѣльца Экэвіи въ верховьяхъ рѣки Погиндена. Собаки наши устали и, наѣхавъ передъ вечеромъ на шатры Номгатли, стоявшіе при самой дорогѣ, мы рѣшили остановиться и отдохнуть до утра.

— Я хочу говорить! — упрямо повторялъ Етынькэу.

Онъ, видимо, былъ взволнованъ, и для того, чтобы имѣть болѣе простора, поднялся и, покинувъ свое мѣсто на оленьей шкурѣ, всталъ передъ дверью.

— Ну, что жъ, говори! — отвѣтилъ я. — Гдѣ твои слова? будемъ слушать!

— Не мои только слова, — счелъ нужнымъ сказать Етынькэу въ видѣ бѣглаго оправданія, — слова всѣхъ сосѣдей!.. Я скажу тебѣ, а ты передай ихъ ясачному начальнику[135].

— Ну, говори! — повторилъ я.

— Уберите отъ насъ Ольку! — разразился Етынькэу. — Уведите къ себѣ этого пса! Слышите!

— Что такое? — спросилъ я съ еще большимъ удивленіемъ.

— Я говорю, — продолжалъ Етынькэу, — не помня себя отъ гнѣва, — въ прошломъ году пролилась чукотская кровь, въ этомъ году прольется иная!..

— Ты что, обезумѣлъ? — спросилъ я, тоже разсердившись.

Етынькэу говорилъ о столкновеніи на Анюйской ярмаркѣ въ 1895 году, во время которой одинъ изъ чукчей былъ избитъ до смерти, и его угроза была слишкомъ прямого свойства, чтобы пропустить ее безъ вниманія.

— Довольно ему нашихъ парней обижать! — продолжалъ Етынькэу. — Насъ много! Вотъ соберемся и переломаемъ ему руки и ноги!..

— Ты слышишь, Номгатля? — обратился я къ хозяину, сидѣвшему напротивъ.

— Ничего не слышу! — отвѣчалъ хитрый старикъ. — Ты знаешь, я глухъ!

— Номгатля, дѣйствительно, былъ туговатъ на ухо, но Етынькэу кричалъ слишкомъ громко, чтобы можно было не разслышать его словъ.

— Ну такъ и я не слышу! — сказалъ я, — да и слушать не хочу!..

— Перестань кричать, Етынькэу! — сказалъ Высокій Амулинъ усовѣщевающимъ тономъ. — И правда, ты обезумѣлъ. Развѣ не можешь говорить тихо?

— Да въ чемъ дѣло? — спросилъ я, обращаясь къ старику.

— Въ чемъ же, какъ не въ борьбѣ? — предупредилъ Етынькэу его отвѣтъ. Олька всѣхъ нашихъ борцовъ перебросалъ!.. Это пускай! Что же, если онъ сильнѣе. Да зачѣмъ онъ Эленди голову разбилъ въ кровь? — Онъ говорилъ значительно пониженнымъ тономъ, но подъ конецъ опять разсердился, и глаза его налились кровью.

— Что же — сдержанно сказалъ Номгатля. — Дѣйствительно, если живешь между чужимъ народомъ, надо быть скромнымъ. Олька слишкомъ склоненъ къ издѣвательствамъ, какъ будто вся эта земля его! Молодые люди сердятся.

— А кто такой Эленди? — спросилъ я.

— Мой племянникъ, — мрачно отвѣтилъ Номгатля, — вотъ его двоюродный братъ! — и онъ указалъ рукой на Етынькэу.

Я теперь уже отдавалъ себѣ ясный отчетъ о причинахъ гнѣва Номгатли и его сына.

Олька, о которомъ они говорили съ такимъ ожесточеніемъ, былъ мой старый знакомецъ Алексѣй Козаковъ, числившійся русскимъ мѣщаниномъ, но выросшій среди чукчей и вполнѣ усвоившій ихъ образъ жизни и нравы. Онъ считался въ своемъ околоткѣ лучшимъ борцомъ и каждаго чукотскаго силача могъ швырнуть на землю, какъ мѣшокъ съ рухлядью, по собственному хвастливому выраженію. Понятно, что чукотскіе парни, очень ревниво относящіеся ко всякимъ тѣлеснымъ состязаніямъ, постоянно злились на его успѣхи и пользовались каждымъ удобнымъ случаемъ для придирокъ. Теперь, когда настроеніе чукчей и безъ того было испорчено, благодаря анюйской исторіи, эти придирки грозили превратиться въ настоящее гоненіе.

— Борьба близка къ дракѣ, — попробовалъ я вступиться. — Чукотскіе борцы тоже не рѣдко показываютъ другъ другу свою кровь!..

— То люди[136], а то таньги! — дерзко и прямо возразилъ Меветъ, двоюродный братъ Номгатли, сидѣвшій возле него.

Я посмотрѣлъ вокругъ себя: Номгатлина семья не пользовалась хорошей репутаціей, и хотя насъ было четверо и мы не имѣли причины опасаться чукчей, но у меня не было никакой охоты внезапно затѣвать ссору вмѣсто отдыха послѣ огромнаго и утомительнаго переѣзда, занявшаго цѣлый день.

— Я буду завтра у Ольки, — сказалъ я, — спрошу, что онъ надѣлалъ. А теперь давайте спать.