Чукотскіе разсказы

— Да такъ и играли! Въ четвертомъ годѣ это было… Пріѣхалъ онъ на Походскую виску съ парнемъ своимъ на четырехъ оленяхъ, — второй сынъ у него, порядочный мальчонко! Напроходъ въ карты закатился на всю ночь… Оленей, конечно, покинулъ безъ вниманія… Ну, собаки двухъ оленей и распластали. О! слышимъ крикъ! Выскочили на улицу, а олени совсѣмъ готовы, лежатъ на снѣгу. «Чортъ съ вами!» — говоритъ. Оттуль подошелъ ко мнѣ. А онъ мнѣ всегда дружный былъ. «Купи, говоритъ, мою бѣду! Все-таки собакамъ на кормъ годится!» Я и взялъ оленчиковъ. Далъ ему полкирпича, да фунтъ-табакъ, — больно ужъ изъѣли собаки… Маленько по-меледилъ, оттуль опять приходитъ: — Водка, говоритъ, есть? — «Одна бутылка есть», говорю. — Продай мнѣ! — говоритъ. — Сердце хочетъ водки! — «А чѣмъ купишъ?» — Оленями, говоритъ. «Какими оленями? У тебя этто олени нѣту!» — Два пряговые есть! Тѣмъ куплю! — «Братъ, говорю, грѣхъ вѣдь!» — Не твое дѣло! Мои олени, — не твои! Давай водки! По чашкѣ оленя отдамъ! Налилъ я къ нему двѣ чашки. Выпилъ онъ ихъ смаху, погодя приводитъ двухъ оленей. А парень-то сзади идетъ, такъ и плачетъ. — А ты, говорю, голова, на чемъ домой уѣдешь? — Да ты, говоритъ, развѣ меня на своихъ собакахъ не отвезешь? — Поглядѣлъ я на него: совсѣмъ безъ ума доспѣлся человѣкъ… Легли спать. На утро приходитъ Рыня, одинарно голову книзу держитъ. — Ты о чемъ эдакъ? говорю, — О! худой я! Худой! — говоритъ, — пряговыхъ быковъ убилъ, теперь на чемъ ѣздить стану? Да ты, братъ, отвезешь ли хоть домой-то? — Отвезу! говорю. Твоихъ оленей взялъ, какъ не отвезу? — И!.. — обрадовался Рыня! — Спасибо, — говоритъ. — Пріѣдемъ, я тебѣ сколько хочешь оленей убью! Говори прямо, сколько надо?.. Я могу! — Десять, говорю, убей! — Хоть десять, хоть двадцать! — кричитъ. Пальцы на рукахъ ростопырилъ, для счету, значитъ… Подумаешь, у него и нивѣсть какой табунъ! Иванъ Татариновъ тутъ случился. — И ты, говоритъ, пріѣзжай! И тебѣ убью, сколько попросишь! — «Спасибо! — говоритъ Иванъ. — Пять убьешь, такъ и ладно». Поѣхали мы. Я на своей нартѣ Рыню везу и парня везу. А Иванъ Татариновъ налегкѣ сзади. Повезли съ собой животъ: сколько то кирпичей, да сколько-то папушъ. Пріѣхали на стойбище, а у него и табуна

[94] нѣту. Такъ важенокъ[95] 40-ли, 50-ли, кругомъ руйты[96] ходитъ. А какъ стали доѣзжать до стойбища, онъ и говоритъ: «Станетъ баба меня спрашивать про пряговыхъ, ты не говори, что тебѣ убилъ!» Вправду, только пріѣхали, баба и спрашиваетъ: «а пряговые гдѣ?» — «Волки, говоритъ, разогнали! Парень день и ночь проискалъ. Слѣдовъ чисто нѣту! Однако, за рѣку ушли!» Парень молчитъ, и я молчу. Пообѣдали. Сталъ онъ съ краю

ловить да убивать оленей, наубивалъ всѣ пятнадцать.

— Ну, говоритъ, давайте въ карты играть!

— Чѣмъ станемъ играть? — говоримъ. Тебѣ весь животъ отдали!

— И!.. — говоритъ, развѣ мы не люди? Поставимъ хоть по рубахѣ, да раскозлимъ!

Сняли мы съ себя рубахи, поставили на конъ. Я и выигралъ.

— Давайте еще! — говоритъ.

— Да чего поставимъ?

— Да хоть по фунту табакъ, да по кирпичу поставимъ съ каждаго человѣка!

— Да нѣту у насъ!

— Ну чего тамъ! Вы, говоритъ, поставьте по оленю изъ моего убоя, а я поставлю товаръ!

Сѣли играть, да оттуль играли день и ночь и опять день до вечера… И что же ты думаешь? Мнѣ карта такъ и идетъ, все выигрываю, да выигрываю. Выигралъ у него весь чай и весь табакъ, который мы ему дали. Оттуль сталъ онъ оленей ставить, а я ихъ такъ и забираю. Выигралъ 25 оленей, оттуль чайникъ, оттуль котелъ, двѣ тарелки, четыре чайныя нары, топоръ, сковороду, пол-лахтака… Какое только было обзаведеніе, все отобралъ. А Татариновъ не выигрываетъ и не проигрываетъ. Ночь пришла, онъ и отсталъ. — «Я, говоритъ, спать лягу!» А мы такъ и играемъ! Осталось у Рини только шесть олейчиковъ, пустые пряговые! — Четыре оленя поставлю! — кричитъ. А кочевать чѣмъ будешь? — Мои олени, моя и забота!

Выигралъ я и этихъ оленей. А баба его такъ и плачетъ, глаза у нея запухли отъ слезъ. — Перестанемъ! — говорю — грѣхъ! — Нѣтъ, говоритъ, нельзя перестать! — Совсѣмъ умъ потерялъ. Спать не хочетъ, ѣсть не хочетъ, все о картахъ думаетъ. Выспался Татариновъ, сталъ собираться домой. — «Закажи, говорю, исходникамъ, чтобъ сюда всѣ нарты ѣхали! Я табунъ выигралъ!» Уѣхалъ Татариновъ, а мы еще играемъ. — Чего ставить станешь? — говорю. — Два пряговыхъ оленя! — Чѣмъ ѣздить станешь? — Не твое дѣло! Не стану ѣздить! У васъ на Походской лѣтовать стану!

Выигралъ я и этихъ оленей. — Ну, а теперь чего? — Вотъ, говоритъ, мой домъ! Его поставлю! Стала его баба вопить голосомъ. А онъ ее колотитъ. — Ты чего ревешь, кричитъ, какъ надъ покойникомъ? Еще я живой! Могу я уйти на Камень[97], привести оттуда большой табунъ!