Чукотскіе разсказы

«Выигралъ я и чумъ[98], и пологъ. — Конецъ! — говорю. — Ничего, нѣту! Теперь чего поставишь? — Есть! — кричитъ, — себя поставлю! жену поставлю! дѣтой поставлю! — „Ой, говорю, не могу! Дай мнѣ поспать! Встану, тогда опять играть станемъ“. А межъ тѣмъ три нарты съ Походской пріѣхали, и моя жена вмѣстѣ. Убилъ я собакамъ по оленю: даровые, такъ чего жалѣть? Лягъ спать, проспалъ ночь и день! Потомъ всталъ и говорю — „Ступайте вонъ изъ моего дома! Мой теперь домъ!“ Вышли они вонъ, а я шесты обломалъ, и чумъ и пологъ на нарту уложилъ. Былъ у меня портяной положокъ, его наставилъ. Опять вошли, сѣли.

— Ну чего ставишь?

— Парня своего поставлю! Вотъ этого!

— Грѣхъ, говорю, на людей играть!

— Мой грѣхъ! кричитъ. Мой сынъ, не твой!

А жена моя и говоритъ: — Играй уже! Можетъ онъ что нибудь и отыграетъ. Грѣхъ вѣдь!

— Ну, говорю, во что сына цѣнишь?

— Поставь хоть 10 олень, — говоритъ. — Въ работники на виску возьмешь!

— Ну, ладно! говорю. Только въ послѣдній разъ сядемъ теперь играть! Выиграешь, конецъ! И проиграешь, конецъ!

Сѣли опять. Навалилъ онъ на меня два козла, а на немъ нѣтъ ни одного. — Ладно! говорю. По крайности хоть разъ выиграешь! Сталъ онъ сдавать, я и давай саксыріть[99]. Саксырилъ, саксырилъ… Сдалъ онъ карты. Что же ты думаешь? У меня полны руки козырей! Да такъ подрядъ и навалилъ на него три козла и выигралъ. Разозлился онъ, страсть! Не то ому досадно, что имѣніе все отдалъ, а то, что ни разу выиграть не могъ. Собралъ карты, перервалъ пополамъ и бросилъ въ огонь. — Ну, говорю, все я у тебя забралъ! Все твое мое стало! Теперь оленей переубиваю, на нарты положу и домой повезу!

— Братъ! говоритъ. А я какъ же?

— А мнѣ, говорю, какое дѣло?

— Оленей, говоритъ, убьешь, и меня убей вмѣстѣ!

— Нѣтъ! говорю. Зачѣмъ человѣка убивать стану?

— Все равно! говоритъ; уѣдешь, я позадь тебя жену и дѣтей зарѣжу и самъ зарѣжусь!

Испугался я: храни Богъ, зарѣжется: Они вѣдь чукчи отчаянные. Было тутъ 12 оленей. Всѣ пряговые быки. — Вотъ, говорю это тебѣ! И сына твоего мнѣ не надо! — Далъ ему чайникъ, котелъ, топоръ. Четыре парочки чайныя были, и тѣхъ покинулъ. — А домъ, говоритъ, какъ же? — Домъ, говорю, увезу! — А мы какъ? — А какъ знаешь! — Домъ, говоритъ, увезешь, не надо мнѣ и оленей!

Нечего дѣлать, оставилъ я ему и чумъ, и пологъ. О!.. Обрадовался Риня, словно нивѣсть какое богатство получилъ. — „Другъ, кричитъ, другъ! Я на Камень пойду. Послѣ на Камень поѣдешь, ко мнѣ заѣдь! Что въ моемъ домѣ по нраву увидишь, самъ бери, меня не спрашивай!“ Далъ ему еще кирпичъ, папушу. Съ тѣмъ и уѣхалъ!»

— А ламутка какъ же?

— Вотъ тогда то онъ и продалъ мнѣ ламутку. Старшаго сына дома не было, онъ и спихнулъ его жену. На тундрѣ это не за рѣдкость!

— Сколько же ты оленей выигралъ, — спросилъ я, помолчавъ.

— Да я, баринъ, 10 то купилъ, — высчитывалъ Васька съ довольной улыбкой, очевидно, увлекаясь пріятными воспоминаніями о своей удачѣ. — Да свой животъ назадъ воротилъ. Они, значитъ, даромъ пришлись. Оттуль три собакамъ убилъ, да еще тринадцать увезли на Походску. А правовыхъ то 12 къ нему назадъ отдалъ. Вотъ и всѣ его олени! — Да и такой чудакъ, — продолжалъ Васька, — черезъ годъ ѣду по рѣкѣ, встрѣчаю его у «Креста». — Откуда идешь? — говорю. — «Съ Камня». — Куда? — Въ Средній[100]. Смотрю, оленей у него не то шесть, не то семь.

— Да ты зачѣмъ въ Средній? — говорю. — «Торговать!» — А чего есть? — «Два оленя, пять боковъ!»[101]. О, и посмѣялся я, ребята! — Ой, говорю, далеко ты идешь, а мало везешь! — Нѣтъ! — говоритъ. Двухъ оленей продамъ по десять рублей, бока хоть по рублю, смогу я хоть полведра взять!

— Будто какой безумный дастъ ему по десять рублей за оленя! — прибавилъ Васька.

— А назадъ пойдешь, чего ѣсть станете? — говорю.

— Пустое! — говоритъ. — Пряговыхъ убивать станемъ, вотъ и ѣда! — А въ ту же ночь у Креста Протопоповъ выигралъ и оленей, и бока. Съ тѣмъ онъ и вернулся на Пантелеиху!

— Здорово же тебѣ въ карты везло! — замѣтилъ я.

— Оно не совсѣмъ карты! — сказалъ Васька, подмигивая. — А только гдѣ имъ противъ нашего брата выстоять? Мы вѣдь, какъ сказать, на козлѣ съ молоду выросли, а они вонъ и счету по путѣ не знаютъ. Совсѣмъ не́люди! Сами видите: пальцы такъ и топырятъ[102]. Ему ходить надо, а онъ подъ столомъ глаза[103]

 высчитываетъ. Такой человѣкъ какъ выиграетъ? Да они чисто ни у кого и не выигрываютъ. Съ якутами на Долбѣ сядутъ, все равно, якуты такъ смаху у нихъ шкурку и спустятъ. Ну да полевая вѣра, чего будетъ?

— Постой! — сказалъ я, подумавъ. — Значитъ, когда ты ламутку купилъ, при тебѣ жена была?

Васька широко оскалилъ зубы.

— Какъ же, была! Вмѣстѣ и къ Шапкѣ Холму ѣздили!

— Что же? она ничего не говорила?

— И баринъ, наши походскія бабы добрыя! Сами тоже… Ну и объ мужевьяхъ безо вниманія! Хоть онъ себя на десять кусковъ разорви и десяти дѣвкамъ по куску раздай!..

* * *

Разговоръ нашъ былъ прерванъ громкими криками, раздавшимися внизу, въ глубинѣ занесенной снѣгомъ виски, гдѣ пролегала узкая дорога, твердо наѣзженная многочисленными полозьями чукотскихъ и русскихъ нартъ и выводившая на Колыму.