Чума, или ООИ в городе

– Чем заболела?

Проводник обозлился.

– Чем? Чем? Животом заболела. Схватило ее. Я и ссадил. Она тут умрет, а мне отвечать. Был уже у меня такой случай.

– Когда Раздольск проходили?

– С опозданием идем, часов на пять. Проходили Раздольск ночью, в два тридцать так, – ответил проводник.

– Значит так. Я оставлю охрану, иду звонить. Чтоб ни одна мышь из вагона не вышла. Отвечаешь головой. Понял? – жестко спросил лейтенант, и проводник мгновенно понял.

Из развалистого и подпитого мужичка он вдруг превратился в понятливого и услужливого.

– Понял. Никто не выйдет. Не пустим, – торопливо закивал он маленькой черной головой.

…Лейтенант в спецкомнате соединяется с начальством.

– Товарищ капитан! Докладываю: Анадурдыева снята с поезда в Раздольске в два часа ночи “скорой помощью”. Часа два на дрезине. Есть, есть дрезина. А что с этими, в вагоне, с пассажирами – задержать? Как – организовать питание? Ясно! Ясно. Понял – вагон уже отогнали. Есть отогнать подальше. Есть организовать питание. Понял, товарищ капитан.

…Екатерининская больница оцеплена солдатами. Посты расставлены и снаружи, и на территории больницы. Из помещения, на двери которого висит надпись «Морг», выходят двое в противочумных костюмах.

Множество солдат. Люди мерзнут. Хаотическое движение к воротам, от ворот. Выезжает машина – с проверкой документов, специальным разрешением. При выезде машину обливают дезраствором.

В отделениях врачи проводят разъяснительные лекции среди пациентов. Один из заведующих, рассадив ходячих хирургических, послеоперационных, сообщает им:

– В первую очередь, инфлюэнца опасна для ослабленного организма. Вы все, перенесшие операции, в особо опасном положении. Во избежание эпидемии необходимо соблюдать повышенные меры осторожности. Мы раздадим вам марлевые маски, просим без них в коридор не выходить, и вообще необходимо ограничить контакты. Из палаты выходите только по необходимости. Общей столовой пользоваться не будем, еду санитарки вам будут разносить по палатам. И еще: при первых же признаках недомогания немедленно сообщать об этом медперсоналу. Я, как и весь наш персонал, тоже на карантине. Так что неотлучно нахожусь в отделении, – закончил врач.

– Василь Андреич, – поинтересовался молоденький парнишка, – а меня завтра выписать хотели. Меня что же, не выпишут?

– Завтра не выпишут, Костин. А если будешь очень скучать, мне придется тебе еще раз аппендэктомию сделать. А? – шутит врач.

– Ну уж нет, лучше я так потерплю, – отказался парень, улыбаясь.

…У телефона Сорин:

– Состояние тяжелое, Лев Александрович. В сознание не приходил. Непрекращающееся легочное кровотечение. Простите.

Сорин подходит к Майеру. Тот кашляет, Сорин стирает кровь, поднимает его повыше. Снова подходит к телефону

– Спасибо, Лев Александрович, – вешает трубку.

Пишет в историю болезни Майера: «Час ночи: отек легких, геморрагический (неразборчиво)».

Сикорский в кабинете.

– Александр Матвеич! У меня ваша жена. Антонина Ивановна просит трубку.

Сорин замирает перед телефонной трубкой. Лицо жесткое.

– Передайте, пожалуйста, Антонине Ивановне, что я сейчас занят, – и вешает трубку.

Тоня идет по коридору, подходит к лестничной клетке, ее не пускают из отделения. Она садится на пол, возле лестницы. Здесь она просидит до конца, не сказав ни одного слова.

Запавшие глазницы, изменившееся лицо Майера. Сорин закрывает его с головой простыней.

…Горит костер. Его разложили во дворе больницы замерзшие солдаты.

– Лев Александрович! – докладывает старшая сестра Сикорскому. – Там в бельевую мы поместили участкового врача со “скорой”, который был на вызове, он ужасно скандалит…

– Что? Участковый врач со “скорой” в бельевой? Будьте любезны, попросите его, если можно, зайти ко мне!

Сестра склоняется к Сикорскому и тихо говорит:

– Этот, их главный, не велит выпускать его из бельевой.

– Пригласите, пожалуйста, ко мне капитана Соленова.

Входит капитан.

– Садитесь, пожалуйста, нам с вами надо обсудить один вопрос, – предложил Сикорский Соленову.

Тот не садится. Сикорский тоже.

– Я слушаю вас, – служебно отвечает Соленов.

Субординация все же существует. Сикорский, в переводе на язык шпал и ромбов, был поглавней.

– Кто распорядился участкового врача запереть в бельевой?

– Я распорядился.

– А где находятся врач со “скорой” и санитары? – спросил Сикорский.

– В автоклавной, в ординаторской второго отделения и в ванной комнате, – четко ответил военный.

– Впредь я прошу вас не брать на себя вопросов, которые находятся в моем ведении. У нас была договоренность, что всех контактных будут содержать на Соколиной Горе, а не у меня. Хорошо.

– Тоня! – крикнул Сикорский, – пригласите, пожалуйста, участкового.

– Но, – вмешался Соленов, – он же из группы наиболее опасных.

– Совершенно верно. Через – смотрит на часы – восемь-десять часов у него могут появиться первые признаки болезни. Прошу вас… – и Сикорский сделал вежливый жест по направлению к двери.

Разминувшись в дверях с Соленовым, входит Коссель.

– Приношу вам свои извинения, коллега, – кланяется Косселю Сикорский. – Главврач больницы – Сикорский Лев Александрович.