Чумные ночи

Дамат Нури рассказал, что колагасы участвовал в предваряющем суд совещании, но на судебном заседании отсутствовал. Пакизе-султан с особым интересом и любопытством следила за любовной историей колагасы Камиля и Зейнеп. И ее, и доктора Нури немало удивили слова Рамиза, которого им представляли как бесчувственного, грубого бандита.

Супруги беседовали о поисках убийцы Бонковского-паши, сидя в своей комнате. Полицейские, работавшие на следственную комиссию, под влиянием губернатора сосредоточились на допросах людей из окружения Рамиза, мюридах текке Теркапчилар и Халифийе и посещающих эти текке лавочниках, но никаких очевидных улик не обнаружили.

Дамат Нури говорил, что губернатор находится в плену политических предубеждений, а потому не задумывается о поисках в других направлениях и не интересуется подлинными подробностями, то есть методы его ошибочны. По мнению дамата Нури, исходя из политической логики губернатора убийство Бонковского – ради разрастания эпидемии – вполне мог организовать и греческий консул Леонидис! Или какой-нибудь другой консул, заранее рассчитавший, что вину повесят на Рамиза или ему подобных.

Пакизе-султан в эти дни очень много размышляла об убийстве Бонковского-паши, надеясь, подобно героям любимых ее дядей детективных романов, распутать вместе с мужем это преступление. Но иногда под влиянием неприязни к дяде она теряла способность мыслить логически (Шерлок Холмс этого бы не одобрил) и ни с того ни с сего утверждалась во мнении, что убийство было задумано коварным Абдул-Хамидом. Однажды, не удержавшись, она заявила мужу, что это очень глупо и унизительно с его стороны – не видеть истины и с прежним рвением исполнять на Мингере роль дядиного шпиона: «Признаюсь, мне до крайности удивительно, как вы до сих пор не поняли, что все это его рук дело и что он хочет переложить вину на других, как было после убийства Мидхата-паши[97]. До чего же вы наивны, в самом деле!»

Дамат Нури, впервые услышав от жены столь резкие слова, не смог сдержать обиды и выскочил за дверь. Погруженный в раздумья, он наугад бродил по городу, прислушиваясь к странной тишине, окутавшей улицы. Ему хотелось увидеть признаки эпидемии и перемен, которые она произвела в жизни людей. Страх охватил уже всех – это слышалось даже в шелесте листвы. Некоторые садовые калитки были крепко-накрепко закрыты, но распахнутое на втором этаже окно выдавало присутствие кого-то в доме. Улицы объяла гнетущая тяжесть, словно некий недобрый дух завладел ими, – так бывает, когда разрастается эпидемия, и такая же атмосфера окружает убийцу. Кое-где за заборами виднелись вынесенные во двор сундуки и всякая посуда, за одним отец и сын плотничали, что-то починяя. Доктор Нури подумал, что они готовятся к самому худшему – может быть, намереваются заколотить дом изнутри. В самых простых, обыденных вещах: воротах колодцев, дверных колотушках, замках, керосиновых фонарях, вытащенном на солнце коврике – он желал разглядеть нечто никем не замеченное, хотя и очевидное, и уразуметь что-то новое о чуме и об эпидемии.

И еще ему хотелось растолковать Сами-паше глубинное тождество между раскрытием убийства и победой над эпидемией. Однако, зайдя под вечер в кабинет губернатора, он спросил лишь о том, что больше всего его беспокоило в приговоре суда с нравственной точки зрения:

– Паша, в самом ли деле этот человек – убийца? Или он не выдержал сурового допроса и оговорил себя?

– Не сомневаюсь, что из телеграмм, поступивших на ваше имя, равно как из полученных мной высочайших распоряжений, вам не хуже меня известно, что его величество требует, чтобы убийца был найден как можно быстрее! – отвечал Сами-паша. – Собственно, и вас он, не мешкая, направил сюда с этой целью. Когда в каком-нибудь вилайете происходит тяжкое преступление и ситуация требует вмешательства Стамбула и его величества, губернатору остается только повиноваться. В прежние времена, если бы я сообщил в Стамбул, что ищу, мол, да найти не могу, меня немедленно сместили бы с поста, сочтя мои слова признанием собственной неспособности управлять вилайетом и держать его в руках. А иной из предков его величества мог бы счесть, что я намеренно укрываю преступника, замыслив крамолу, – и мне бы отрубили голову!

– Но ведь теперь все иначе. После Танзимата ответственность несет не община, а конкретный человек. Потому-то его величество и направил меня сюда.

– В таких важных делах государство само должно решать, на кого возложить ответственность. Иначе в выигрыше будут крючкотворы и торгаши, то есть меньшинство. Но мы, собственно говоря, преступника-то нашли. И он сам полностью признал свою вину.

– Его величество предпочел бы, чтобы убийцу Бонковского-паши изобличили иным способом.

– Вы так говорите, будто обладаете исключительным знанием о желаниях его величества.

– Так и есть. Нашему повелителю хотелось бы, чтобы личность подлинного убийцы была установлена на основании тщательного изучения улик и свидетельств, как в историях о Шерлоке Холмсе, а не в результате побоев и пыток.

– Кто такой этот ваш Шерлок Холмс?