Я только отмахнулась, глотая сладкое питьё:
— Что я, себя не знаю? Всё будет норм.
— Да виданное ли дело — нырять в ледяную воду!
— А что, у вас на Крещенье не купаются в проруби? — вдруг удивилась я. — У нас купаются…
— Язычники купаются, голубонька! — ужаснулась Прошка. — Наш батюшка может и кадилом в ухо заехать, ежели ты ему об этом скажешь! Вот как простой люд отгуляет святки, маски поганые сымет да начнёт каяться, в прорубь лезть, а надо бы в церковь сходить, покаяться, молебен отстоять да земные поклоны отбить, да исповедаться, да причаститься… А то вон чего удумали — купаться!
Её глаза заблестели каким-то яростным огнём. Мне стало не по себе — Прошка, оказывается, рьяная христианка! Да мало ли… Она хорошая девочка, пусть верит, во что ей нравится. Только пусть верит потише.
— Ладно, ладно, — примирительно ответила я. — Фенечка, как там мои трусы? Готовы?
Мелкая сделала последний стежок, перекусила нитку зубами и торжественно показала нам готовую тряпку. Я подняла брови: даже если этому изделию было далеко до модных стрингов или тангов, которые я носила дома, оно получилось симпатичным, кокетливым и единственным в своём роде. На сером фоне расцвели красные цветы необычной квадратной формы, ластовица была пришита крепко и аккуратно, ленточки нежно-алого цвета чуть присобрали треугольники ткани. Постаралась Фенечка на славу. Как для себя.
Я расчувствовалась, притянула девочку к себе:
— Ах ты ж моя рукодельница! Просто прелесть! Знаешь что — мы тебе такого жениха найдём! Будет тебя на руках носить!
Фенечка засмущалась, спрятала покрасневшее от удовольствия лицо мне подмышку и засопела там, довольная. Прошка же упёрла руки в боки и нахмурилась:
— Чёй то Феньке жениха сразу? Она мала ещё! А мне?
— И тебе найдём! — сегодня я была готова осчастливить весь мир. — А Фенечка — вообще находка для мужа. Прикинь, всё умеет делать, хозяйственная, и молчит! Да это же счастье!
Прошка задохнулась от ревности, но ничего не сказала. А я стала решительно выбираться из-под мехов. Пора примерить обновочку!
— Куда?! А ну, лежи! — попыталась остановить меня Прошка, но разве ж я послушаю? Встала на ноги, задрала рубаху до груди и, зажав подол подбородком, натянула на себя трусы. Фенечка бросилась завязывать ленточки с одной стороны, Прошка, чтобы не уступать сопернице, — с другой, а я только вздохнула:
— Эх, зеркало бы сейчас… В полный рост…
— Есть зеркало, есть! — вскинулась Прошка и закопалась в сундуке. Вытащила маленькое зеркальце для лица и сунула его мне в живот. Я настроила нужный угол и залюбовалась подтянутыми мышцами, плавной линией бёдер, на которых так красиво лежали, свисая вниз, ленточки бантов. Э-э-э-э, секси-леди! Поменяв положение ног, снова глянула. Матвей бы одобрил, я его знаю. А вот кто одобрит или даже увидит тут? Только девчонки… Напрасная трата усилий и ткани…
Дело близилось к ужину, и у меня засосало под ложечкой. Жра-а-ать! Особенно после купания, отогревания и всяких сбитней с травяными чаями. Опустив рубаху, я деловито осведомилась:
— А мы есть сегодня будем? Собираться в столовой? Или все болеют, и еду никто не готовил?
— Так я принесу, лапонька моя! — с готовностью вскочила Прошка. Но я покачала головой:
— Во-первых, мне хочется видеть других невест. Самой на них посмотреть. А во-вторых, чего ты будешь таскаться с тарелками на второй этаж? Спустимся и поедим нормально.
Даже если Прошка и была недовольна, высказать это она не решилась, помня отпор сегодняшнего утра, и без единого вздоха принялась меня одевать. Фенечка тоже нарядилась в перешитое из моей одежды платье и была готова следовать за нами. Кусь намывал гостей, тёр лапкой мордочку и посматривал на нас хитренько. Впрочем, у этого зверька всегда было такое выражение мордочки. Небось, опять решил сбежать и погулять на свободе. Я наклонилась к кото-совёнку, погладила его и сказала ласково:
— Главное, никому не попадайся на глаза, Кусёныш! И возвращайся скорее.
Уж лучше бы собакой был, честное слово, подумала я, спускаясь по узкой лестнице на первый этаж. Тогда можно было бы его брать с собой… А так… Думай, переживай, что может случиться с милым зверёнышем в городе, полном недоброжелательных людей… И вдруг осознала: ведь то же самое чувствовала моя мама, отпуская дочь одну в школу, на тренировки по дзюдо, в магазин. Как она должна была волноваться! А мне всё было нипочём. Дети думают, что они бессмертны…
В столовой сидели на лавках служанки и чесали языками, совершенно не стесняясь Филомену и княжну Самарову. Когда я вошла, девки зыркнули исподлобья, замолчав на секунду, а потом принялись за прерванный разговор.
— А Настька-то, Настька! Слышали её? Грит, боярышня, да я б за тя нырнула б, токмо б сказала!
— Так ить Настька уж с каким-то хлопцем туточки миловалася…
— Хотела в Белокаменной жить, да не срослось.
— Боярышня ейная больно пугливой оказалася!
Незаметно покачав головой, я подсела к новой подруге. Филомена выглядела не лучшим образом, но держалась изо всех сил. Улыбнулась мне застенчиво, сказала:
— Ох уж эти испытания…
— Слышала, что ты тоже нырнула.