Цеппелины не должны касаться земли. Их стихия с момента рождения и до самой смерти – воздух. Недаром воздухоплаватели не говорят «мы приземлились», заменяя этот термин другим: «мы причалили». Причалами для воздушных кораблей служат специальные швартовочные мачты, башни, даже особые вышки на верхушках самых высоких зданий, вроде нью-йоркских небоскрёбов.
Но откуда здесь взяться причальной вышке? Да если она там и была бы – как пришвартовать к ней обломок цеппелина, который, хорошо, если не валится с небес камнем, а величественно снижается, чтобы завершить свой небесный путь на этом клочке суши, занесённой неизвестно чьим капризом под облака?
– Знаете, Франц, в детстве я завидовал герою Даниэля Дефо и мечтал потерпеть кораблекрушение на необитаемом острове. – пробормотал фон Зеггерс, обозревая открывшееся из гондолы зрелище.
– Сами посудите: тропическое солнце, бананы с кокосами, козы на лужайках, ром в бочонке а ты один с мушкетом в руках, под шатром созвездий Рака! Один, понимаете камрады, один против этого великолепия! Тёплый океан омывает твои ноги и юные туземки готовы на всё ради ласкового взгляда… и никто, понимаете, никто не смеет оспорить твоих суверенных прав казнить и миловать!
– Разрешите заметить, герр капитан.
– Без чинов, без чинов, Франц.
– О какой именно из книг Дефо вы говорите? Их ведь две. Книготорговцы любят детское издание, его читают все. А вот вторую часть придётся переваривать не одну неделю – если не потянет блевать, конечно…
– Ты меня пугаешь, Франц. Что у старины Дефо не так?
– Много чего, герр капитан. Не все согласятся и не всем понравится. Мне вот совсем не понравилось продолжение приключений Робинзона Крузо в Сибири.
– Сибирь – это ведь в России?
– Так и есть. Я, например, даже обиделся за русских. И их и нас подвело одно и то же: мы посчитали этого прохвоста Дефо достойным человеком.
– Он бы замечательным писателем, Франц, как ты можешь?…
– Герр капитан, писателем он был в часы досуга. А всё остальное время он – шеф, мозговой центр британкой политической разведки. Торил дорогу нашему общему с русскими врагу, герр капитан.
Фон Зеггерс пожал плечами, но спорить не стал. Зелински известен своей начитанностью, он даже прослушал в своё время курс филологии в Гейдельберге и был знатоком английской литературы, разумеется. В вопросах политики ситуация была схожей: штурман, выходец из Лифляндии, чей двоюродный брат служил в Российском Императорском Флоте, считал войну между Вторым Рейхом и Российской Империей трагическим недоразумением, возлагая всю ответственность него на англичан.
То, что осталось от цеппелина L-32, легло поперёк летучего островка – так, что заострённый нос и передняя часть ходовой гондолы нависли над краем. Так что вид отсюда открывался умопомрачительный: бескрайняя панорама океана, далёкий, в дымке, горизонт, внизу – волокущиеся за островком неопрятные зелёные космы, с которых стекают, рассыпаясь мириадами капель, водяные струйки.
«…и ведь не скажешь, что приземлились. До земли – тогда уж до воды, будем точными! – верных две тысячи футов…»
– А потом? – с интересом спросил штурман.
– Что – потом?
– Ну… после детства?
– А потом, Франц, я имел глупость пойти в воздухоплаватели. И очень скоро усвоил, что кораблекрушение, скорее всего, будет означать огненную смерть в паре тысяч футов над землёй. Или падение с тех же самых двух тысяч футов. И мечты сами собой куда-то испарились.
За спиной раздался негромкий смешок. Ганс Фельтке, старший механик цеппелина, уже не первый раз слышал эту историю.
– Выходит, сбылись детские мечты, герр капитан?
Капитан, не оборачиваясь, пожал плечами.
– Ганс… только не говори, что у тебя нет в заначке шнапса или рома. Если сейчас не выпить – это же спятить можно!
Фельтке понятливо кивнул и полез в ящик с инструментами.
Снизу, огибая по дуге летучий остров, поднялись здоровенные, чёрные, похожие на бакланов, птицы. Одна из них, сложив крылья нырнула в летучий водопад – и мгновением позже возникла снова. В клюве «баклан» волок что-то вроде некрупного ярко-фиолетового осьминога.
– Фельтке, старый мошенник! Сколько можно копаться? Хочешь, чтобы командир свихнулся окончательно?
– Герр, капитан! В наличии двенадцать человек. Двое – маат Гнивке и обер-маат Штойфель, получили травмы. Штойфель сломал руку, а Гнивке ударился обо что-то головой и крепко её раскроил.
Такелажмейстер рапортовал, свесившись вниз головой из верхнего люка, откуда лесенка вела внутрь корпуса цеппелина.
Точнее, того, что от него осталось.
– Череп, что ли, проломил? – забеспокоился фон Зеггерс.
– Нет, просто рассёк кожу и лишился половины левого уха. Но кровищи…
– Ничего, заживёт.
Фон Зеггерс с сожалением посмотрел на тёмную бутыль с этикеткой
– Итак, если я вас правильно понял, Дитрих, в наличии двадцать два члена экипажа из двадцати восьми?
– Так точно! – четверо остались в корме, когда она отломилась, ещё двое – во второй мотогондоле. – отрапортовал, не меняя позы, такелажмейстер. – Остальные целы, даже верхние пулемётчики.