Фон Зеггерс опустил секстан. Проку от прибора не было никакого – как, впрочем, и от прочего навигационного оборудования, уцелевшего после падения L-32. Только магнитный компас выдавал более-менее уверенно одно и то же направления, которое условились считать севером. Что касается всего остального – какой от него прок без карт и астрономических таблиц, указывающих высоты светил над горизонтом?
И, тем не менее, капитан раз за разом аккуратно извлекал прибор из футляра и ровно в полдень (по бортовому хронометру, настроенному ещё на базе в Нордхольце) брал высоту здешнего солнца. Зачем? А просто так. Чтобы иметь хоть какую-то опору в незнакомом, насквозь чужом мире. И потом – надо же вносить что-то в бортовой журнал?
В том, что касалось местоположения, фон Зеггерсу приходилось полагаться на слова Огнищеффа – а тот уверяет, что Летучий остров, скорее всего, уже недалеко от местного «Тропика Рака», за которым начинаются околоэкваториальные области. Примерно о том же твердит и малютка Чо, указывая на незнакомые созвездия и пересыпая свою речь маловразумительными японскими названиями: «Бо-сюку», «Хокухо-ситисюку», «Гю-сюку»…
– Ну как, герр, капитан, далеко ещё до британского побережья?
Фельтке. И снова со своими навязшими в зубах шуточками. Право слово, лучше бы они сейчас подлетали к Гарвичу, навстречу зениткам, прожекторам и ночным истребителям Королевских Воздушных Сил.
– Постучаться – рука отвалится? – недовольно буркнул фон Зеггерс. С тех пор, как он отгородил носовую часть гондолы куском ткани от обшивки на лёгкой алюминиевой раме и назвал полученное пространство своим кабинетом, прочие члены экипажа не злоупотребляли внезапными визитами. Признавали, хотя и не без некоторой иронии, за командиром право на уединение
– Может, мне ещё и у секретарши записаться? – съязвил старший механик. – Так вы только скажите, герр главный начальник, я готов. Орднунг!
– Ну, ладно, Ганс, говори, с чем пожаловал?
Это был сигнал – можно переходить на неформальное общение. В конце концов, фон Зеггерс и Фнльтке дружили с тех самых пор, когда Фердинанд фон Цеппелин основал свою «Luftschiffbau-Zeppelin, GmbH». Сам Ганс к тому моменту уже долго работал с неутомимым графом, и даже участвовал в испытании его первенца LZ1 в 1900-м году на Боденском озере.
– Сегодня работали семь часов. – начал доклад старший механик. – Вышли практически все, кроме вахтенных, да обер-маат Штойфель вывихнул вчера руку, я его отправил на камбуз. Обшивки снято…
И стал называть цифры.
Фон Зеггерс заносил их в журнал и механически кивал. Снимать обшивку цеппелина и демонтировать огромные газовые мешки, висящие внутри корпуса, было решено после того, как они стали свидетелями воздушной баталии. И, хотя и Огнищефф, и маленькая японочка Чо в один голос заверяли, что Летучие острова движутся футов на тысячу выше средней высоты полёта местных воздушных кораблей, капитан рисковать не хотел. Средняя – на то она и средняя; а вдруг кто-нибудь заберётся повыше? И тогда обгрызенная сигара цеппелина не сможет не привлечь их внимания. К тому же, ветра: здесь, на высоте, они довольно сильные, и потихоньку, день за днём, раздирают тонкую ткань обшивки и ещё более деликатный бодрюш газовых мешков на клочки.
Задача была поставлена ясная: сначала снять обшивку и газовые мешки, потом взяться за тросовые растяжки и под конец – расклепать хотя бы верхнюю часть каркаса. Хотя Чо уверяла, что в этом как раз особой надобности нет: она предложила пустить по ферменным конструкциям быстрорастущую разновидность местного плюща, уверяя, что вскорости он покроет металл целиком. Фельтке распорядился попробовать – и убедился, что девчонка ничуть не преувеличивает. Освобождённая от обшивки и газовых мешков часть конструкции на глазах превращалась в подобие гигантской садовой беседки, обильно перевитой диким виноградом.
Работы было, конечно, было невпроворот, и под вечер все члены команды, включая его самого, едва ноги таскали. Обшивку срезали с креплений гигантскими полотнищами, сворачивали в длиннющие рулоны и складировали внутри корпуса. Подобным же образом поступали и с газовыми мешками, только Фельтке категорически запретил их резать – приходилось снимать и укладывать их целиком. Впрочем, бодрюш, особый материал из проклеенных коровьих кишок, не был особо тяжёлым, и работа спорилась.