Чуждость

– Да ничем Вы не досадили… С чего это Вы взяли? – Мила недоуменно повела плечами. – Просто неприятно беспомощной себя осознавать и от чужой помощи зависеть, вот и все.

– Ну это разве неприятность? – дружелюбно усмехнулась в ответ та. – Это временное неудобство и не более того. К тому же мне даже в радость, что я чем-то помочь могу и помощь моя нужна. Так что не тушуйся и проси. Я с радостью все сделаю.

– Хорошо, – покорно кивнула Мила, внутренне с ужасом осознавая, что вряд ли при всем своем желании сможет переломить себя и начать кричать: «мама Поля, помогите»… нет, это явно выше её сил. И угораздило же её влипнуть в такую ситуацию.

– Ну вот и славно. А водички я тебе сейчас принесу. Озорниц-то к тебе позвать? Или попозже?

– Можете позвать, пусть приходят, – пересилив внутреннее неприятие, выжала из себя натянутую улыбку Мила.

– Что ж, пойду порадую их. Они уж ждут – не дождутся, чтобы тебя повидать. Извелись прям все, – мать Брюса скрылась за дверью.

А уже через пару минут в комнату с радостным криком: «Мамочка, ты, наконец, проснулась!» влетели близняшки и, не обращая на увещевания и просьбы вести себя потише спешившей за ними бабушки, бросились к кровати, обнимать и теребить Милу:

– Мамочка, мы так соскучились, мы так рады! Наконец-то ты дома! Мы так ждали. Как ты себя чувствуешь? Тебя больше в больницу не заберут? Ты не уезжай больше в больницу, ладно? – прижимаясь к ней и ласкаясь, тут же забросали они её восклицаниями и вопросами.

Нервно сглотнув, Мила прикрыла глаза, ей до жути захотелось последовать примеру Персика, который, только увидев близняшек на пороге, быстрее молнии шмыгнул под кровать.

– Девочки, девочки! – держа в руках чашку, к кровати шагнула мать Брюса, – Ну что вы так накинулись на маму? Разве можно так? Она еще не особо хорошо себя чувствуют, с ней так нельзя. Вы посмотрите она того и гляди сознание потеряет. А ну успокоились и тихо себя ведете. А то мигом за дверь выставлю.

– Мамочка, мамочка, мы же тихо! Ну скажи бабуле, что мы тихо. Мы же только обняли и ничего плохого не делаем, а она сразу ругаться… – продолжили ласкаться девочки. – Скажи ей, чтобы не ругалась. Скажи, что мы не мешаем тебе. Ведь правда? Правда, мамочка?

– Не мешаете, не мешаете… – Мила, притянув близняшек к себе, ласково потрепала их по волосам.

И на неё моментально обрушился град вопросов:

– Мам, а ты скоро поправишься? Выздоравливай скорее, ладно? А то нам без тебя грустно. А ты нам сказки будешь на ночь рассказывать, как раньше? А в цепочки логические будем играть? А в загадалки? А про медвежонка, который не любил умываться, будешь нам рассказывать? И про часики… Будешь? А про утенка, который не умел плавать, но очень хотел научиться? И про бельчонка, про бельчонка, как он считать учился… Про бельчонка расскажешь? А то бабуля никаких этих сказок не знает. Говорит: «нет таких» и только по книжке читает… или про курочку и колобка рассказывает. А твои сказки интереснее. Ты ведь будешь нам их рассказывать? Будешь?

Сметенная напором девчушек, она лишь согласно кивала, повторяя: «конечно-конечно» и гладя их по волосам, при этом где-то глубоко в душе отчаянно завидуя Персику, затаившемуся в самом дальнем и укромном углу комнаты.

До обеда сестрички не отходили от нее, и когда мать Брюса, наконец-то, увела их в столовую, чтобы накормить, Мила с облегчением вздохнула. Голова у неё к этому времени раскалывалась так, что казалось еще чуть-чуть, и она треснет, а ногу дергало и сводило до судорог. Дотянувшись до прикроватной тумбочки, она взяла обезболивающие таблетки, прописанные врачом и предусмотрительно купленные Брюсом в аптечном киоске при больнице, и запив их остатками воды из чашки, обессилено откинулась на подушки. Грядущие несколько месяцев подобной жизни казались невыносимым адом.

Через некоторое время, когда таблетки начали действовать, боль немного стихла, а Мила начала проваливаться в зыбкую пелену сна, в комнату вновь вошла мать Брюса.

– Луиза, тебе надо что-то поесть. Скажи что хочешь, я приготовлю.

– Ничего не хочу. Хочу спать, – сонно пробормотала Мила, глубже зарываясь головой в подушку.

– Так дело не пойдет! – мать Брюса решительно шагнула к кровати. – Тебе необходимо есть. А ты с утра крошки во рту не держала. Лишь воду пьешь, – она кивнула на пустую чашку на тумбочке у кровати. – Поэтому либо скажешь что хочешь, либо принесу, что уже приготовила, и буду насильно кормить.

– Насильно? – недоуменно переспросила Мила, приоткрывая один глаз.