Чужие отражения чужих тел

Под чёрным плащом Иоанн увидел белый френч военного покроя, а знакомые усы на лице убедили его в том, что всадник не кто иной, как Иосиф Сталин. Возле него столпились несколько заградительных отрядов НКВД и сознательные рабочие-партийцы в кожанках, которые внимательно наблюдали за облаком пыли вдали. Облако медленно приближалось и вскоре в сером тумане стали различаться изнеможённые лица детей, женщин и мужчин. Заградительный отряд, куривший до этого на обочине, подтянулся и стал с двух сторон от дороги, образовав коридор. Когда приблизились первые идущие, то Руслан различил в их руках какие-то узелки, которые они прижимали к себе. НКВД-исты вырывали эти узелки из рук и вытряхивали содержимое на землю, в результате чего образовались две кучи по сторонам. Приглядевшись, Иоанн увидел, что это куски хлеба, картошки, горсти пшеницы.

— Колхозники и колхозницы, всё отдадим, чтобы победить мировой империализм, — перекрикивая шорох босых ног, произнёс Сталин, прищуривая глаза, которые пристально вглядывались в проходящие лица, словно избирая очередную жертву. Безразличное выражение опущенных глаз означало последнюю степень душевной опустошённости и ожидание того, как бы всё это закончилось. Сталин озлобленно подумал: «Кулак – классовый враг пролетариата!» — и закурил трубку. Между тем гора с продовольствием росла, а конца колонны с людьми Иоанн не смог увидеть за пылью.

— Мама, это же товарищ Сталин! — восхищённо воскликнула девочка, рассматривая Иосифа Джугашвили расширенными глазами. Сталин похлопал её по щеке и протянул конфетку. Девочка восторженно на него смотрела, пока мать тянула её за руку, а потом сунула конфетку в рот и помахала вождю рукой.

— Хорошая девочка, — произнёс Сталин, поворачиваясь к Ежову, и добавил: — Жаль, дочь кулака.

Не успела женщина с восторженной девочкой отойти сто метров, как её остановили.

— Открой рот, кулацкая подстилка! — произнёс партиец, сплёвывая в траву окурок папиросы.

— Мне дал конфету товарищ Сталин, — уверенно произнесла девочка, показывая сладость коммунисту. Её мать схватила конфету и сунула её в руку партийца.

— Она больше не хочет! — воскликнула мать, зажимая рот девочке, которая пыталась доказать обратное.

Вскоре гора продовольствия прекратила расти, так как проходящие мимо худые скелеты не имели ничего, чтобы отдать, и их подгоняли плётками, чтобы быстрее шли. Иоанн услышал ритмические стенания, но слов разобрать не мог. Когда он напряг слух, то услышал что-то шершавое, как лист слетающее с сухих губ: «Дай… дай… дай…!» Иоанн почувствовал, что его губы непроизвольно произносят: «Дай…дай… дай…» В глазах Иоанна померкло, а когда он открыл глаза, то увидел лицо Лучезарного, который смачивал его чело и говорил: «Держись, мой мальчик!»

Тем временем Агнец божий взмахнул тёмным крылом, направляя на книгу покрасневший луч. Четвёртая печать задымилась и отвалилась от книги. Всадника без одежды и на сером коне отскочил в сторону и сам снял маску, обнажая лицо с азиатской улыбкой. Иоанн вздрогнул, так как узнал Хутина, который, рисуясь, протянул руку к Лучезарному и, словно знакомому, предложил: — Иди и смотри …

По бокам и впереди Хутина шагали отряды федеральной службы охраны с автоматами наперевес и вежливые парни, которые неожиданно совали удостоверение идущим по бокам восторженным почитателям Хутина. Счастливчики, выбранные вежливыми парнями, удивлялись и доказывали, что их любовь к Хутину искренняя, но вежливые парни недаром заканчивали школы КГБ: они загоняли наивным врагам отечества иголки под ногти, подключая их к мегомметру, а потом крутили ручку, тем самым проверяя сопротивление тела очередного неявного демократа.

Толпа джигитов скрытой чеченской наружности тащила переносной мост, и время от времени загоняли на него какого-нибудь демократа, по которому принимались палить из пистолетов. Хутин снисходительно улыбался джигитам и цеплял им на грудь медали и ордена, подаваемые худой дамой с лошадиной физиономией. Внезапно всё остановилось, а вперёд выкатили «Грады» и «Торнадо»[45]. Вглядываясь вдаль, Иоанн увидел город и произнёс: «Ведь там же мирные люди?!» Хутин, словно услышал Иоанна, поднял голову и помахал рукой, а в сторону города полетели ракеты. Народ, восторженно шагающий мимо Хутина, направлялся в сторону города, а «Грады» и «Торнадо» продолжали свою работу, пока направляющие на них не раскалились от огня. Тогда Хутин уставился на плывущий мимо его поток, и он стал гореть, поднимая в небо пепел от сожженных тел. А бесконечный поток людей подбадривал Хутина восторженными криками и безропотно сгорал в пламени его взгляда. Семён Иванович Котерман плескал в ладони и кричал в вышине: — Браво, Хутин! И дана тебе власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными.