Чужие подъезды

В семь часов длинно и тошно зазвонил будильник. Илья вскочил, не понимая, что происходит, бросился к телефону, схватил трубку и, крикнув в нее нервно: "Наташа?!" - стоял так, несколько секунд, покачиваясь. Будильник все звонил. Бабаня всегда накручивала его до предела, потому что все трое они поднимались тяжело. Илья побрел на кухню, постоял там у окна, тупо глядя во двор, потом отломил от буханки кусок хлеба и, вяло жуя, стал одеваться в коридоре. Он уже не пытался разобраться в себе, ему казалось, что во всем он разобрался, пока бегал в красной курточке по чужим холодным подъездам. Отвращение к себе, взвинченное за ночь до состояния осточертелой тоски, тихо подрагивало где-то в горле.

- Илюша, - осторожно позвала из комнаты бабаня, которая с пяти утра уже шепталась о чем-то с Валей, - ты бы поел, сынка...

Илья молча завязывал шнурки на туфлях. В коридоре было темно, но он не включал света из странной мутной злобы к себе.

- И чего ты так рано всполохнулся? - опять робко подала голос бабаня.

- Ничего, бабань, я не сдохну, - ласково и зловеще проговорил из коридора внук. - Не сдохну я, бабаня, к сожалению.

Уже выходя на лестничную клетку, Илья услышал, как мать сказала бабке раздраженно:

- Я же просила не приставать!

В редакцию он пришел раньше всех, чего прежде не бывало. Походил по комнате, в которой стояли четыре стола - его у стены, уютный, с черной настольной лампой.

Ощущение вздрагивающей в горле тоски не проходило, хотелось громко выть, как выла бабаня на похоронах своей сестры, бабнюры, хотелось, наконец, разбить что-то, ну, хотя бы схватить настольную лампу за лебединую шею и швырнуть в окно. Новая вчерашняя Наташа в нем не потускнела, а наоборот, разгоралась все ярче и больней. За ее статной спиной архангеловыми крылами вздымались листы ватмана с чертежами особой важности. Подобно рафаэлевой мадонне, на руках она несла защищенную кандидатскую, а где-то внизу, на пышных ватных облаках, бегали двое пацанов - один маленький и смутный, другой постарше, лет восьми, в красной курточке.

Илья не заметил, как задремал, сидя за столом, свесив голову на руки. Разбудила его невинное дитя практиканточка Леночка, которая не заходила обычно в двери, а брала их штурмом, начиная разбег со двора.

- Илю-у-ушка!! - закричало невинное дитя, влетев в комнату, и наткнувшись на спящего Илью. - Ты что, ночевал здесь?! Ты что, заболел? Ты что - пьяный?!

Илья вздрогнул, отодрал от стола пудовую голову и бессмысленно уставился на Леночку, пытаясь понять, где он, откуда здесь взялся и кто это кричит перед ним, округлив в ужасе веселые нарисованные глазенки. И вдруг все вспомнил - вчерашний день, и бессонную ночь, и Наташу с мальчиком; тихо вздрагивающая в горле тоска тяжелой волной ударила ему в грудь, и он сухо и напряженно сказал, глядя мимо практиканточки:

- Послушайте, Лена, а ведь я, между прочим, на пятнадцать лет старше вас. Извольте говорить мне "вы", нравится вам это или не нравится, - и, не глядя на остолбеневшую Леночку, вышел из комнаты, потирая ладонями помятое лицо. Сегодня он казался себе очень постаревшим, а проходя мимо облупленного трюмо в вестибюле, подумал: "У меня лицо... поношенное... Сильно поношенное..."

Он не знал, куда деть себя до конца дня, а потом, куда деть себя до утра, и опять до конца дня, и до конца жизни.

Он перешел через дорогу и, зайдя в кафе-забегаловку, заказал две рюмки коньяка, но пить раздумал и вышел.

"Девочку зачем-то обидел... - подумал он. - Девочка тебе виновата, шеф, тоже мне..."

До часу дня он еще два раза забегал в это кафе с намерением крепко выпить, но... не мог, не получалось, мутило от одного вида рюмки.

В три часа он сел в трамвай и поехал к Егору на работу. Всю дорогу, пока ехал, Илья твердо знал, о чем будет говорить с другом, но когда вошел в новое высотное здание редакций и нажал на кнопку вызова лифта и вдруг спросил себя - что, собственно, ему здесь нужно, то не мог ответить. Три стенки лифта были зеркальными, и чтобы не видеть троекратной отвратительной морды, Илья уткнулся лицом в дверь. Он вышел на пятнадцатом этаже и вяло побрел по коридору, отыскивая комнату восемьсот восемьдесят девятую.

- Кто пришел! - воскликнул добродушный близорукий Егор, вынимая трубку изо рта, но, подойдя поближе, он изменился в лице и спросил: - Ты что, старик?

Илья не ответил, плюхнулся на стул Егора и, взяв со стола несколько напечатанных на машинке страниц, стал внимательно читать.

- Что-нибудь случилось? - озадаченно глядя на него, спросил Егор.

Илья молча продолжал читать. Потом бросил листки на стол и исподлобья глянул на друга.

- Слушай, Гошка... - медленно и тихо сказал он. - Ну, вот убеди меня, что мы всю жизнь серьезным делом занимаемся. Ну, убеди. Вот я пришел...

- Здравствуйте, - сказал Егор. - Где ты так набрался?

- Я совершенно трезв. Повторяю, вот я пришел, убеди меня, что все это вот эти листки, вот эта рецензия знакомого мне болвана на спектакль ТЮЗа, этот фельетон, - что все это - серьезное и нужное дело. Вот мы с тобой, два мужика...

- Слушай, у меня дел по горло...