Чужое имя. Тайна королевского приюта для детей

Я не утверждаю, что вполне понимаю, какие мотивы наконец убедили меня раскрыть секреты моей матери, которыми я была одержима на протяжении двух лет. Я понимаю, что подспудный гнев, который я испытывала большую часть своей жизни, сыграл свою роль. Чистая сила моих чувств к матери – то отвращение, которое всегда закипало под поверхностью, – было ощутимым бременем. Возможно, я надеялась, что прошлое матери подарит мне ощущение покоя.

Но ее жизненный путь был связан не с гневом, а со стыдом.

Поскольку я провела большую часть жизни, не желая того, чтобы кто-то помнил или знал об этом периоде моей истории, я всегда старалась гнать мысли о госпитале подальше от себя. Дело было не только в чувстве вины из-за незаконнорожденности, но и из-за того факта, что мне было «позволено» покинуть школу на два года раньше срока, якобы из-за дурного поведения. Я думала, что это унижает меня и ставит в неловкое положение перед другими людьми. В результате моя жизнь была полна лжи.

Этот стыд, писала она, также был причиной, по которой она предпринимала титанические усилия для сокрытия правды о своем происхождении. «Однако, – заключила она, – к моему большому удивлению, в последнее время я стала мысленно возвращаться в эти годы и попыталась разобраться в них».

Поэтому, когда мне было одиннадцать лет, моя мать пересекла Атлантический океан и оказалась на Брансуик-сквер в попытке понять свое прошлое, – точно так же, как и я сорок лет спустя.

Усилия моей матери по самоизоляции от болезненных детских воспоминаний были настолько успешными, что она сделала поразительное открытие: госпиталь для брошенных детей в том виде, каким она его знала, закрыл свои двери всего лишь через десять лет после ее ухода. Его закрытие стало неизбежным, так как пропасть между все более прогрессивными взглядами общества на детское развитие и жестокими обычаями госпиталя продолжала расширяться. В 1918 году парламент принял закон о просвещении, провозгласивший новую эру в детском образовании. Закон отменял плату за обучение в начальной школе и повышал возраст, при котором дети могли заканчивать школу, с двенадцати до четырнадцати лет. Дальнейшие нововведения были заторможены Великой депрессией 1930-х годов, но Вторая мировая война вновь вернула внимание Англии к ее детям.

Новый импульс перемен наступил во время операции «Дудочник» – одобренной правительством массовой эвакуации, которую Лена попыталась использовать как рычаг давления, чтобы забрать Дороти. Нация пришла к выводу, что разлучение детей с матерями может вызвать значительный и долгосрочный психологический ущерб. Разумеется, британское правительство столетиями отнимало незаконнорожденных детей у их матерей, но после операции «Дудочник» дети любого происхождения и положения испытали травму разлуки с родителями, и страна наконец заметила последствия.

Это также было славное время для детской психологии, расцвет которой пришелся на послевоенную эпоху, когда исследователи стали распространять идеи, коренным образом изменившие взгляды общества на воспитание детей. Анна Фрейд благодаря своей работе с детьми, разлученными с родителями во время Второй мировой войны, признавала роль, которую играет семейная структура для помощи людям при долгих периодах стресса. Дональд Винникотт, один из первых в Британии детских психоаналитиков с медицинским образованием, выдвинул идею о том, что мать инстинктивно умеет заботиться о своем ребенке без помощи специалистов. А Джон Боулби (тот самый Джон Боулби, который, к сожалению, считал незамужних матерей душевнобольными) революционизировал область детского развития своей теорией привязанности.

Эти культурные сдвиги заложили основу для будущего, но трагическое событие стало поворотной точкой в крушении госпиталя для брошенных детей. 9 января 1945 года, менее чем через год после отъезда моей матери, двенадцатилетний валлийский мальчик был убит своими приемными родителями в Шропшире. Хотя мальчик не бы подопечным госпиталя, будущее этого учреждения оказалось размытым волной общественного негодования и требований публичного расследования обращения с брошенными детьми в Англии.

Несмотря на продолжавшуюся войну, смерть мальчика привлекла значительное внимание, настолько сильное, что расследование возглавили министр образования, секретарь министерства внутренних дел и министр здравоохранения, которые создали комиссию для защиты детей, лишенных родительского воспитания.